Наумов и антибиотик
Читать книгу Бандитский петербург 07 »Константинов Андрей »Библиотека книг
|
Костя был единственным из людей Колобка, кто оказал действенное сопротивление убийцам.Когда "Волга" с тремя живыми и двумя мертвыми кавказцами сорвалась с места и уехала, Константин пополз по мокрой траве. За ним тянулся широкий кровавый след. Силы таяли стремительно, в глазах темнело. Он не видел, куда ползет, он просто боролся за жизнь. За минуту он продвинулся метров на десять. А потом увидел яркий свет, услышал какие-то голоса и уронил лицо в траву. В правой руке Костя-Спецназ по-прежнему сжимал нож.Одним из первых звонков на свободе, который сделал Виктор Палыч Говоров, был звонок Николаю Ивановичу Наумову. Многие знающие Антибиотика люди были бы поражены, доведись им услышать разговор всесильного Палыча с заурядным исполнительным директором не менее заурядного банка "Инвестперспектива". Лишь немногие посвященные не удивились бы нисколько. Впрочем, этого разговора никто не слышал. Никто, соответственно, не мог оценить почтительно-уважительного тона Антибиотика и уважительно-ироничного тона Наумова.Виктор Палыч, рассыпаясь в комплиментах (...Я исключительно высоко ценю Ваше время, дорогой Николай Иванович...), просил аудиенции. А Палыч редко у кого просил. Пустое, отвечал банковский служащий, для вас время найду. Ну, скажем, завтра, часикам к девяти подъезжайте.- Утра? - спросил Антибиотик.Наумов рассмеялся и сказал, что можно, конечно, и с утра. Но лучше все же вечером. Что же вам, пожилому человеку, в такую-то рань визиты наносить?Напоминание о возрасте, хоть и шутливое, укололо Антибиотика. Ему показалось, что и не шутка это вовсе, а прямой намек: стар ты стал, Палыч, стар.Антибиотик в который уже раз заметил, что теряется в разговоре с Наумовым. Это раздражало, сбивало с толку. Обычно перед Палычем люди терялись, начинали заикаться. Но Наумов... о, Наумов! Антибиотик ехал на аудиенцию и вспоминал их первую встречу. Это было в восемьдесят седьмом. В апреле? Нет, в мае, кажется... Да, точно, в мае страшно далекого уже восемьдесят седьмого. Понимающе люди уже тогда заглядывали далеко вперед, готовили экономическую базу, подбирали кадры.Говоров познакомился с Наумовым на загородной вилле одного... ну, скажем "пенсионера союзного значения". Героя Социалистического труда. Круг был узкий, люди респектабельные, разговоры... а вот по разговорам встреча чем-то неуловимо напоминала воровскую сходку. Впрочем, может, это было субъективное впечатление Палыча. Да и пробыл он там недолго. Наумов и еще двое каких-то мужчин, которых Антибиотику представили только по имени-отчеству, беседовали с Виктором Палычем около полутора часов. Разговор был вроде бы пустым, так, трепались за бутылкой коньяка... Гораздо позже прожженный Антибиотик поймет, что это были смотрины.Но он никогда не узнает, что спустя два дня после этой встречи на стол одного кремлевского небожителя ляжет стопка бумаги. Текст, отпечатанный на импортной пишущей машинке, адаптированной к русскому алфавиту, начинался со слов:"Справка. 17.05.87 года нами была проведена разведбеседа с Говоровым (Зуевым) Виктором Павловичем (кличка - Антибиотик)..." Он никогда не узнает, что один из присутствовавших на встрече мужчин составил подробный и достоверный психологический портрет старого преступника. Палыч и сам был хорошим психологом, знал, что интонация, взгляд и жесты человека говорят зачастую больше, чем слова. Но все-таки Антибиотик был самоучкой, прошедшим лишь лагерные университеты, а его собеседник основывал свои выводы на секретных разработках АМН.Да, в мае восемьдесят седьмого состоялись смотрины.Вторая встреча Палыча с Наумовым произошла год спустя. Снова за городом, на даче одного из будущих вице-мэров Санкт-Петербурга. Там-то Антибиотику и объяснили, кто есть кто. Ни один из собеседников Виктора Палыча ни дня не провел за решеткой, но Антибиотик внезапно и отчетливо разглядел в них матерых лагерных паханов. В тот момент он ощутил себя салажонком, шкетом, бакланом, впервые переступившим порог тюремной камеры. Антибиотику быстро и доходчиво объяснили, кто он такой, а кто настоящий Пахан в областном центре по имени Ленинград. А также кому и сколько он должен отстегивать.Кортеж из двух джипов с охраной и "Волги" остановился у скромного особняка господина Наумова. С бетонного забора их бесстрастно рассматривали объективы телекамер. Из джипов выпрыгнули по два охранника. Один из них направился к стальной двери в заборе. Он не успел поднять руку к кнопке звонка, как из динамика раздался голос:- Виктора Палыча приглашают пройти. Охрана остается снаружи.Антибиотик услышал эти слова сквозь приспущенное окно "Волги", досадливо крякнул и вылез из салона. В левой руке он держал неизменную Библию. На улице Палыч в нерешительности остановился, потом вернулся к машине, положил том в кожаном переплете на сиденье в салоне. Все-таки он был не очень плохим психологом.Щелкнул дистанционно-управляемый замок двери, и Антибиотик шагнул внутрь. По выложенной декоративным облицовочным камнем дорожке, рассекающей аккуратно подстриженный газон, навстречу ему быстро шел мужчина. Молодой, подтянутый, в сером двубортном костюме, светлой сорочке и галстуке. Еще двух человек с портативными девятимиллиметровыми ПП "Клин" Антибиотик не видел. Их скрывала темнота и кусты.- Добрый вечер, Виктор Павлович, - негромко сказал мужчина в костюме. - Николай Иванович вас ждет. Если у вас есть с собой оружие, лучше сдать его мне.- Господь с тобой, неразумный, - проворчал Антибиотик.Мужчина одними губами улыбнулся. Наумов встретил старого уголовника, а ныне видного предпринимателя Говорова в холле. Он был в скромном светло-бежевом пуловере, серых брюках и мягких серых замшевых туфлях. Наумов посматривал на Антибиотика внимательными веселыми глазами.- Здравствуйте, Палыч, - произнес банковский служащий, окидывая гостя веселым, цепким взглядом. - Рад вас видеть.Мужчина, встретивший Палыча на улице, принял от него пальто и берет и незаметно исчез.Они обменялись рукопожатием, и хозяин провел гостя в гостиную. В камине потрескивали дрова, на темных дубовых панелях висели картины. Искрился хрусталь, огонь камина отражался в бутылке "Хванчкары".- Прошу, - показал рукой хозяин на кожаные кресла у небольшого сервированного стола. Сели, первое время разговор вертелся вокруг дел незначительных: о погоде скверной петербургской, о вине... Антибиотик, с бокалом в руке, произнес маленькую речь.- "Хванчкара"! - сказал старый зек. - "Хванчкара", Николай Иваныч, это подлинный дар небес... Красное полусладкое, делается из винограда сортов Муджуретули, Саперави и Александреули. Оцените этот гармоничный вкус с бархатистыми оттенками. Оцените выразительность сортового букета... А цвет? Этот благородный темно-рубиновый цвет! А, Николай Иваныч?- Э, Палыч, да вы поэт, - иронично произнес Наумов. - А я человек простой - коньячку хлопну.Хозяин сделал глоток коньяку и поставил на стол широкий коньячный бокал. Он посмотрел на гостя умными, проницательными глазами и вдруг сказал:- Ну, как же ты так лоханулся, Палыч? И все сразу встало на свои места. Только что казалось: у камина сидят двое хорошо знающих и уважающих друг друга мужчин. Сидят двое равных.- Ну, как же ты так лоханулся, Палыч? Так у вас говорят, кажется?Все стало ясно. Померкла "Хванчкара". За столом сидели Хозяин и Шестерка. За столом сидели два хищника. Вот только породы они были разной.Антибиотик поперхнулся "Хванчкарой". Ему вспомнился вчерашний намек на возраст. Ему послышались слова: старый ты стал, Палыч, не справляешься. А не справляешься - заменим.- Враги, - сказал он негромко. - Враги кругом, завистники.- Враги, - усмехнулся Наумов. - Если б вокруг были одни друзья... Человеческий фактор, Палыч, самое слабое и уязвимое звено в любой системе. Кадры требуют особого внимания и постоянного контроля. Неужели это непонятно?- Я, Николай Иваныч, - быстро отозвался Антибиотик, - постоянно контролирую кадры. Да вот пришла беда, откуда и не ждали. Бесы блудни затеяли.Наумов поморщился, и Виктор Палыч понял - сменил лексикон:- Провокацию задумали враги нашего дела. Заправлял там писака один - Серегин.- Это из городской молодежки журналист? - уточнил Наумов.- Он. Правдолюбец херов, - отозвался Антибиотик, понимая, что хозяину известна канва событий и Наумов просто подталкивает его, намекает: излагай точно. - Он, сучонок недобитый. Да сам-то он ноль без палочки. Но сумел привлечь на свою сторону Никиту-Директора из РУОПа (Наумов кивнул) и Катьку, блядищу заморскую.- А это что за таинственная особа с романтической фамилией?Антибиотик сделал глоток вина. Было заметно, что он волнуется.- Есть одна такая блудница. Со мной работала, двух моих парнишечков стравила, сбила с панталыку, погубила... теперь большими деньгами ворочает, в Швеции живет. А до того, как ко мне попала, замужем была за покойным Гончаровым... Вы ведь его знавали, Николай Иванович... покойничка-то.Наумов нисколько не переменился в лице, ничем не выдал свою заинтересованность. Но в мозгу у него вспыхнуло табло: "Внимание!" Он взял в руки коньячный бокал, не спеша отхлебнул и спокойно спросил:- Это о каком Гончарове речь, Палыч?- О покойном Вадиме Петровиче. Вы же меня с ним и познакомили. Припоминаете?Припоминаю, подумал Наумов, еще как припоминаю. Забыть покойничка Гончарова, который своей нелепой смертью перечеркнул счет в 60 000 000 долларов? Нет, господа бывшие товарищи, на тех деньгах мы поставили крест, но не забыли... Вдова покойного Вадима живет в Швеции и заправляет огромными деньгами. Откуда же у нее эти деньги? Что это может означать? Что значит "огромные"? Интересно...- Припоминаю, Палыч, припоминаю, - негромко и задумчиво сказал Наумов. А потом жестко, требовательно, как лагерный кум, добавил:- А ну-ка про Екатерину Гончарову все, что знаешь. Подробно, во всех деталях.В тот момент, когда Палыч начал свой рассказ, к ресторанчику Колобка на улице Савушкина подъехала бежевая "пятерка". Машина остановилась в прилегающем переулке метрах в пятидесяти от входа. Почти сразу в нее села топтавшаяся неподалеку скромно одетая тетка с хозяйственной сумкой в руках.- Ну что? - спросил ее огромный детина с перебитым носом. Он сидел рядом с водителем, вяло покуривал.- Замерзла, как сука последняя, - ответила женщина.- Мне что, отодрать тебя, чтоб согрелась? - зло сказал амбал, не оборачиваясь, - Докладывай дело, коза.- Колобок как уехал полчаса назад, так и не возвращался, - быстро ответила тетка. Она знала, что сердить мужика с перебитым носом нельзя. - С ним еще трое. Уехали на "двойке". Остальные - человек восемь - внутри. Кабак закрыт, на двери табличка: извините, мол, по техническим причинам. Снаружи никакой охраны не видать.- Ну, хорошо! - сказал амбал. - Давай сумку и вали отсюда по-быстрому. Все забудь. Если кому чего ляпнешь - конец тебе, старая. Просекла?- Да, Гришенька, не дура... А деньги-то? Гришенька нехотя вытащил из кармана бумажник, достал Пятидесятидолларовую купюру. Не оборачиваясь, протянул женщине. Она схватила деньги, быстро спрятала в карман старого пальто и вышла из машины. На заднем сиденье осталась лежать потрепанная хозяйственная сумка. Мужчина, который сидел сзади, молча вытащил несколько тряпочных свертков. Тремя часами раньше он сам их заворачивал. Из тряпья, как огромные насекомые из кокона, появились мерцающие вороненой сталью два обреза охотничьих ружей и четыре гранаты РГ-42. Больше всего гранаты напоминали консервные банки. Собственно говоря, их и делали во время войны на консервных заводах. Внутри каждой банки находилось около ста граммов тротила и свернутая в несколько слоев металлическая лента. Насеченная на квадраты, она дает массу осколков... Устаревшие и давно снятые с вооружения "консервы" РГ-42 все еще были вполне боеспособны.Гришенька и напарник разобрали арсенал, разложили по карманам просторных плащей.- Ну, пошли, что ли? - сказал Гришенька буднично.Напарник молча вылез из машины. Левой рукой он придерживал под плащом обрез двустволки ИЖ-54.Фасад ресторанчика украшало неоновое изображение автобуса и надпись "Gun Bus". С внутренней стороны двери белела табличка, в четырех окнах фасада горел свет, за шторами мелькали тени.Порядок действий у боевиков Бабуина был оговорен загодя. Они остановились метрах в семи-восьми от здания, вытащили обрезы, вынули из карманов и положили на мокрый асфальт уродливые "консервы" с торчащими механизмами взрывателей. В асфальте отражался неоновый профиль автобуса и зловещее название ресторана... Почти одновременно ударили обрезы. Ба-бах! Посыпалось вниз битое стекло огромных окон. Ба-бах! Стволы снова изрыгнули длинные языки пламени и снопы картечи. Двойные стекла крайних окон смотрели огромными дырами в обрамлении острых треугольных зубьев. Свисали посеченные картечью и стеклом шторы. Гришенька швырнул в дыру ненужный уже обрез.Первая граната влетела в окно, следом - вторая. Боевики синхронно бросились наземь. Из нутра "оружейного автобуса" дважды жарко выдохнуло. В воздухе просвистели стальные пластинки, битое стекло, деревянные щепки, еще что-то. Вспорхнули обрывки штор. Вторая пара "консервов" улетела внутрь ресторана. И снова из пустых рам донесся смрадный тротиловый выдох, и снова брызнули стальные осколки.
|
www.libtxt.ru
Журналист, 2003 — рецензии, отзывы — КиноПоиск+
В 2003 году, когда очередная веха 'Бандитского Петербурга' подошла к своему концу, звучное словцо 'кроссовер' было еще не в обиходе. А между тем, режиссеры Андрей Бенкендорф и Влад Фурман в итоговой части своей трилогии, по сути, этот самый кроссовер и устроили. Две сюжетных реки о заключенных нижнетагильской колонии Андрее Обнорском и Александре Звереве должны-таки слиться в мощный поток, устье которого все в том же городе на Неве. Много чего нагородили по ходу течения режиссеры-экспериментаторы, прежде всего, они создали смысловую арку, которая только условно связана с началом культовой саги. Но теперь былые дебаты о целесообразности в сторону. Лишь только заключительный аккорд под названием 'Журналист', должен вынести почти судебный вердикт: успешная ли была задумка или стоило 'тормознуть' на 'Крахе Антибиотика'?
Крепкое мужское рукопожатие на время разлучило друзей по несчастью. Экс-опер Зверев досиживает свой срок и провести свое расследование о таинственном исчезновении полученных путем вымогательства денег, ему придется попозже. Журналист Обнорский, между тем, получил долгожданную свободу и теперь по велению всесильного питерского 'короля' Наумова должен довести до ума операцию по экспроприации миллионов Екатерины Званцевой. В дело, как водится, оказываются вовлечены новые личности да и не так все гладко теперь между Андреем и его 'шведской' возлюбленной. А уж на дармовые богатства всегда найдутся охотники, между которыми нет и не может быть альянсов.
Самое время разобраться с основными этапами финального 'марафона' и подвести итоги всей трилогии.
I. Не в деньгах счастье.
Какую же сильную оскомину набила эта поговорка! Но ведь не теряет она актуальности и сегодня. Эпопея о '60 млн. долларов' - лишнее тому подтверждение. Сказочное состояние на сделало счастливой беглянку от всех и вся Катю Званцеву. Кажется и томившемуся, в том числе и по ее вине, Андрею она не слишком рада. Эта любовь с самого начала выглядела какой-то 'резиновой'. Люди из разных миров и не имели шансов на совместное будущее. Неверность журналиста изображена до безобразия шаблонной, но сам факт этот напрашивался. В дело поэтапно примешались женская ревность, гнев, обида и смертельная усталость от самой жизни. Да и жизнь ли это?! Обнорский по выражению Наумова 'опасный нигилист', но даже лагерные годы не сделали его циником. В сущности, все они одного поля ягоды: недоинтриганка Катя, 'скурвившийся' комитетчик Семёнов, сам Наумов и обратившийся в убожество Антибиотик, само собой. Перестрелка на русско-финской границе - более чем закономерный итог многолетней операции, которая лишь унесла кучу жизней, но никого не обогатила. Развязка 'долларовой эпопеи' вышла у режиссеров вполне в духе всей трилогии: просто и в меру элегантно, много крови, еще больше людского малодушия и вновь счастливо спасшийся журналист. Не может не радовать, что Бенкендорф и Фурман стремились каждого, даже эпизодического персонажа привести к собственному концу. Обошлось без откровений, но и обвинять в прямолинейности было бы неправильно.
II. Месть с надрывом в сердце.
Как и следовало ожидать, развязка по делу двух Александров, коварной красавицы Насти Тихорецкой и канувших денег - вышла гораздо 'зажигательнее' истории Обнорского. Бывшей народной судье больше не нужно носить маску, она теперь богата, успешна и в своей порочности воистину бесподобна! Статус жены большого ментовского начальника - совсем неплохо, но теперь она крутая бизнесвумен, одних любовников только не счесть! И вот во время 'сладенького' рандеву и приходит к Насте суровое прошлое. Они окончательно превратились в оскалившихся волков. Два бывших сидельца Мальцев и Зверев подобны ангелам правосудия. Что уж говорить, если от фразы 'будешь мудрить - убью!' и впрямь бросает в дрожь. Поэтапное разоблачение афер экс-судьи со слезами и горечью Зверева - венец всего 'Журналиста'. Такой боли невозможно не поверить, как и в то, что даже законченная стерва, распутница и преступница - по-прежнему самая желанная женщина на свете. В отличие от своего товарища по 'зоне' бывший опер жил возвращением к той, от которой его отлучили на 5 лет. И как же непомерно это разочарование! Да, 'грязные' деньги Насте придется вернуть, а вот искалеченную жизнь никто уже не воротит. Бригада из 'Опера' во главе с великолепным Михаилом Разумовским и незабываемой Олесей Судзиловской и в этой части отработала на твердую 'пятерку'.
III. Солнце над городом, которого нет.
Как известно, Питер - серый и промозглый город, что плохо сочетается с его красотой. За три фильма Бенкендорфа и Фурмана под этим унылым небом прошагало множество героев и лишь те немногие, кто выжил, могут ощущать себя сильнее. Прикосновение к криминалу, 'кровавым' деньгам - иссушает человеческую душу. Я крыл режиссеров последними словами за ту метаморфозу, что они подвергли светоча этой саги Льва Борисова. Но только теперь, после развязки, стала очевидна конечная цель авторов - на примере бывшего 'смотрящего' была проведена наглядная демонстрация полного распада личности. Вокруг былого лидера остался лишь старый должник и тот с топором. Та же участь уготована и 'Коле-Ване' Наумову и всем остальным, кто хочет жить 'красиво'. Другое дело, что и положительные герои на праведников не слишком тянут, но такова уж специфика сериала. Пусть и с рядом грубых ошибок, но сделано по-настоящему большое дело. Невозможно было и приблизиться к популярности 'Барона' и 'Адвоката', но и вешать клеймо шабашников на Андрея Бенкендорфа и Влада Фурмана нельзя ни в коем случае. У них была неплохая идея и уж как могли, они ее реализовали. Если вернуться к актерскому составу, то не выходит однозначно оценить игру Александра Домогарова - главного актера саги. Было хорошо заметно, что на определенном этапе он сам устал от своего персонажа. Из Андрея Обнорского не вышло могучего борца с бандитизмом, он, по сути, остался при своих, хотя сохраненная жизнь после стольких угроз и опасностей - уже несомненный подвиг. Не лучшая оказалась площадка для сильного драматического актера и, думается, сам Домогаров не испытывает по 'Петербургу' ностальгии.
Это, конечно, не жирная точка ставшего легендарным сериала. Пошли еще продолжения, их было много, а серий в каждом еще больше... Но лично для меня 'Бандитский Петербург' завершился на итоговых титрах 'Журналиста'. То, что увидело свет после: всякие 'переделы', 'терминалы' и прочее - снято не по произведениям Андрея Константинова и к криминалитету имеют отношение весьма опосредованное. Кому-то просто захотелось и дальше доить старую больную корову. Их право... Законченная история не нуждается в притянутых за уши продолжениях. Тем более, что, по моему твердому мнению, самый скучный персонаж саги Никита Кудасов - последний человек, вокруг которого стоило городить сюжет... Впрочем, это уже совсем другая история. И цену ей определять нет никакого желания.
Куда лучше присудить 'Журналисту' его законные
plus.kinopoisk.ru
Константинов Андрей Дмитриевич. Арестант
Виктор Палыч Говоров не был ни трусом, ни паникером. Слабак не может руководить криминальной империей пятимиллионного города. Отбор здесь покруче, чем в теории господина Дарвина. Слабого либо уничтожат, либо поставят в подчиненное положение. Антибиотик был крепок, жесток, хладнокровен… Но события последних дней определенно выбили его из колеи. Он шкурой чувствовал опасность, чье-то незримое присутствие рядом.
— Присаживайтесь, Палыч, — радушно произнес Николай Иванович. — В ногах правды нет. Хотя мне тут один острослов сказал, что ее и в жопе нет.
— Что? — спросил Антибиотик растерянно. Он не отрываясь смотрел на бутылку «Хванчкары».
— Да ничего… шутка. Вашего друга Серегина, кстати…
— Серегина?
— Его, его… Ну, да что ж мы стоим-то? Располагайтесь. Вот «Хванчкара» ваша любимая. Вы так о ней поэтично говорили.
Два людоеда опустились в кресла у столика. Палыч сглотнул.
— Я уж лучше… коньяку.
— Коньяку так коньяку, — отозвался Наумов и остро посмотрел на Антибиотика сбоку. Уже знает, понял Палыч.
Николай Иванович плеснул коньяк в пузатые бокалы, подал один гостю. Янтарная жидкость содержала в себе тепло Франции, средиземноморский бриз и бархатную глубину южной ночи. Палыч сделал маленький, птичий глоточек и ничего этого не почувствовал.
— Меня хотят убить, — сказал он.
— Замечательно, — сказал, покачивая головой, Наумов.
— Замечательно? — оторопел Антибиотик.
— Это я про коньяк, — пояснил Николай Иванович, а Палыч кашлянул в кулак и повторил:
— Меня хотят убить… сжить со свету.
— Какая низость, — покачал головой хозяин. Издевки Палыч не уловил. Он скорбно кивнул. Наумов разглядывал Антибиотика почти что с изумлением! Бог ты мой, — думал Николай Иванович. — Законченный монстр. Руки по локоть в крови… Даже среди уголовников считается беспределыциком. А поди ж ты — себя жалеет.
— И кто же эти непорядочные люди? — спросил Наумов.
— Есть такая информация, что менты… «Белая стрела».
В криминальной среде, да и среди обывателей, ходили слухи о законспирированной организации то ли ментов, то ли комитетчиков, объединившихся для борьбы с бесконтрольно растущей преступностью. Упоминались названия «Белая стрела» или «Белый орел». Вконец отмороженные якобы менты взялись бороться внесудебными методами, самостоятельно, вынося приговоры и тут же их приводя в исполнение. Братву такие слухи пугали, обывателя приводили в восторг. Николай Наумов знал, что разговоры о существовании «Белой стрелы» совершенно беспочвенны. Бесспорно, каждый удельный князек на земле Российской стремился иметь лично преданный аппарат МВД. Опричников. Готовых хватать, сажать, карать, а при надобности — воздействовать физически. Вот только все эти мэры, губернаторы, префекты и прочие преследовали совершенно конкретные цели, направленные на усиление личной власти, влияния, благополучия. Банды держиморд в милицейских или прокурорских мундирах не имели ничего общего с мифической «Белой стрелой». Робин Гуд давно уже отнес в ломбард свой лук и стрелы, напился эля и крепко дрых под сенью дуба. Под соседней елью храпел Илья Муромец. Рядом с мощной его десницей лежала пустая бутылка из-под русского народного напитка — спирта «Рояль». Добрыня с Поповичем после службы бежали халтурить в кабака и казино — охраняли культурный досуг новорусской нечисти.
…Какая, к черту, «Белая стрела»?
— Какая, к черту, «белая стрела», Палыч? — сказал Наумов. — Это детский разговор.
Антибиотик и сам не шибко верил в нелегальную ментовскую организацию. Он прекрасно представлял себе степень коррумпированности и разложения системы МВД. Сам же и прикладывал к этому усилия, прикармливал не только участковых, но и полковников из Управления. Не все, но многие на контакт шли.
— Может, и не «стрела»… Но враги козни строят, яд подсыпают.
— Кто? Не тяни кота за хвост, говори толком.
— Главный мой недруг — Никита-Директор. Землю роет. Не успокоится гаденыш никак. И подходов к нему нет никаких.
— Относительно Кудасова я в курсе. Мужик он, по общему мнению, серьезный… Можно сказать — идейный. Принципиальный. Квалифицированный, — Наумов закурил, посмотрел на Антибиотика с прищуром. — А вы что же, хотели, Палыч? Выходите из тюрьмы и — пошло, поехало?… За один день, можно сказать, целое кладбище. Разумеется, РУОП реагирует нервно. Кудасов землю роет? Правильно! Он и будет рыть.
— Вот и я про то же…
— Ну, а я-то чем могу помочь?
Антибиотик молчал. Потрескивали дрова в камине. Стояла посреди столика проклятая «Хванчкара». Почему-то именно в бутылке еще недавно любимого вина материализовалась для Палыча смертельная опасность. Валялось на ковролине мертвое тело блудницы-массажистки с бесстыдно раздвинутыми ногами. Чернело пятно разлитого вина.
— Ну, от меня-то что надобно?
— Убрать Никиту-Директора. С врагами внутренними я сам разберусь. А вот Никитка…
— Э-э, Палыч… я не министр МВД. Увольнять офицеров РУОПа не в моей власти. Я в банке служу. По финансовой, так сказать, части… Извините.
— Вы многое можете, Николай Иванович. Наумов усмехнулся, встал и подошел к камину. Взял из корзинки аккуратное ясеневое полешко — подложил в подкопченную пасть. Взметнулись искры. Пламя лизнуло желтоватую древесину.
— Вот что я на это отвечу, — сказал он, вернувшись в кресло. — Я вообще ничего не хочу, да и не должен знать о твоих трениях с каким-то подполковником. Ты в последнее время наделал тьму ошибок. У коммунистов в былые времена была присказка: это хуже чем преступление — это ошибка… Говорят, Берия ввел в оборот. Так вот, Палыч, ты громоздишь одну глупость на другую…
— Я, Николай Иванович…
— Помолчи! — резко оборвал Антибиотика Наумов. — Помолчи и выслушай. Ты наделал ошибок. А теперь приходишь ко мне и ноешь: ах, меня хотели убить! Ах, мне жизни нет от этого Кудасова. Наделал — исправляй. Как ты разберешься со своими проблемами — твой вопрос. И твой последний шанс. Срок — месяц.
Антибиотик понял: это действительно последний шанс. Наумов не бросается словами. Палыч медленно поднялся из кресла.
— Решай, Палыч, решай, — сказал Николай Иванович. — Либо ты найдешь с этим подполковником общий язык. Либо… (Наумов остро посмотрел на Антибиотика) переводи его на другое место службы.
Смысл последней фразы дошел до Виктора Палыча Говорова только спустя несколько минут, когда он уже сидел в салоне своей «Волги». И стало ему разом зябко и неуютно.
На уже почти вышедшем из употребления старом воровском жаргоне слова Наумова означали разрешение на мокрый гранд. В переводе на нормальный русский язык — убийство.
Негромко бормотал двигатель «Волги». Пожилой благообразный старичок поглаживал сухими пальцами переплет Библии.
Сутки, назначенные Наумовым, истекли. Заканчивались вторые. Ровным счетом ничего не происходило. Обнорский пил. Дважды он выбирался в магазин за водкой. Так же, как и в первый раз, его сопровождали. К своему почетному караулу Андрей почти привык, запомнил в лицо. Скоро раскланиваться начнем, — подумал он равнодушно. Во время последнего выхода в магазин он увидел на улице ментовский уазик, подошел, рассказал, что его преследуют преступники. На небритого, опухшего, с запахом перегара Обнорского посмотрели как на идиота. Но он вытащил из кармана редакционное удостоверение. Представился. Молоденький сержант посмотрел с сомнением. Однако все-таки подошел к топтуну. Козырнул, что-то сказал. Топтун показал красную книжечку. Сержант снова козырнул и отошел. Видимо, ксива топтуна произвела на него большее впечатление, чем ксива Обнорского. Да и номер черной «Волги» тоже.
Андрей подмигнул своему конвоиру. В принципе, это была глупая мальчишеская выходка. Сродни той, когда он выдохнул в лицо топтуну дым.
Прошли сутки, заканчивались вторые. Андрей Обнорский пил водку. Никто не пытался ворваться к нему в квартиру с автоматом или с постановлением на арест. Сентябрь плавно катился в бабье лето… В углу, на полу кухни однокомнатной квартиры Обнорского, увеличилось количество пустых бутылок. Иногда надсадно звонил телефон. Он не брал трубку, безошибочно определяя, что это не Катя. До него пытался дозвониться из Стокгольма встревоженный Ларс Тингсон. Его пытались найти из редакции. С ним хотел увидеться брат. И Никита Кудасов. А также старые приятели и подруги. И еще какие-то люди, которых он вовсе не знал.
И не хотел знать. В алкогольном ностальгическом бреду ему виделось Катино лицо со слезинками в уголках зеленых глаз.
Черную «Волгу» под окном сменили серые «Жигули», но он и этого не заметил.
Утром следующего дня после беседы в «Шаровне» полковник Семенов отправился на Большой Кисельный, в ФАПСИ. Внизу, на КПП, для него уже был заказан пропуск. Прапорщик, отделенный от посетителей пуленепробиваемым стеклом, выдвинул ящичек-шлюз, и Семенов положил туда свой паспорт. Ящичек втянулся обратно.
Строгий прапорщик сличил фотографии с оригиналом, потом стал звонить офицеру, выписавшему пропуск. Семенов ждал. Раньше он неоднократно бывал здесь. Вместо паспорта предъявлял удостоверение сотрудника ЦК КПСС. Прапорщик отдавал честь… Полковник усмехнулся. Спустя две минуты к нему вышел начальник одного из отделов ФАПСИ. Именно с ним контактировал Роман Константинович в ту пору, когда работал в Отделе консультаций… Тогда полковник приезжал ставить задачи. Сейчас он прибыл как частное лицо. Да, как частное лицо, имеющее целью склонить лицо должностное к преступлению за материальное вознаграждение. Проще: взятку.
Полковник Семенов нисколько не сомневался в успехе своей миссии. Он, во-первых, умел убеждать людей, и во-вторых — во внутреннем кармане пиджака у него лежал конвертик с десятью стодолларовыми купюрами США. Тоже, знаете ли, аргумент весьма весомый.
Через пятнадцать минут Семенов вышел из здания штаб-квартиры ФАПСИ. Сотрудник сопротивлялся недолго. Пару раз он сказал: нет, это невозможно. Это исключено. Несанкционированный доступ в банковский компьютер? Нет-нет… Семенов объяснил, что тысяча долларов — это аванс. Второй конвертик сотрудник получит после выполнения просьбы. Он так и сказал — просьбы. Тогда сотрудник сказал: хорошо. Но я ничего не могу гарантировать. Это все так сложно… ничего не могу гарантировать. Но конверт взял.
Спустя еще три с половиной часа он позвонил полковнику и назначил встречу. Они встретились в подземном переходе. Обменялись конвертами. В одном лежали восемь купюр по сто долларов и четыре по пятьдесят. А в другом компьютерная распечатка, из которой следовало, что банк «Австрийский кредит» перевел пятьдесят миллионов долларов США в канадское отделение банка «Торонто кэпитэл» в Торонто. Счет N B17260LGA открыт на имя Пьера и Рахиль Даллет.
А десять миллионов долларов вернулись в Швейцарию в банк Gothard. Владельцем этого счета стал цюрихский адвокат Дитер Фегельзанг. Вот значит как, — подумал Семенов. Владелец этой кругленькой суммы лежал сейчас на дне Дуная. Но даже то, что осталось в распоряжении мадам Гончаровой, внушало уважение.
Дело было за малым — взять эти деньги. Семенов дважды прочитал текст и разорвал справочку ФАПСИ на мелкие клочки. Рваную бумагу разбросал по трем разным урнам… Да, дело за малым — разыскать мадам Гончарову-Даллет и взять деньги. Совсем пустяк.
Если бы операция планировалась в старые добрые времена, когда возможности Отдела были на порядок больше, когда к разработке можно было подключить и наши резидентуры за бугром, и некоторые каналы МИДа и — при необходимости — спецов из «Вымпела»… даже тогда аналитики отдела сказали бы, что вероятность успешного решения — не более семидесяти-восьмидесяти процентов.
А нынче? Нынче эту цифру нужно поделить на два, на три, на пять… или на десять? Да еще учесть один ма-а-аленький пустяковый фактик: вдовой Гончарова заинтересовался питерский серый кардинал Коля Наумов. А Коля — мужик не простой.
Полковник Семенов вышел на поверхность, закурил. По улице спешили москвичи и гости столицы. Не скрываясь, орудовали наперсточники. Двое верхних легко и весело выигрывали у простоватого нижнего. Азартно блестели глаза у какого-то приезжего, ради которого, собственно, и разыгрывался весь спектакль. Дорогой гость столицы возбужденно смотрел, как глупо простак с наперстками — пластмассовыми стаканчиками — проигрывает деньги. Он отмусоливал купюры из толстой пачки, и деньги исчезали в руках выигравших. Гость столицы уже явно забыл те обещания, которые он давал дома перед поездкой — не влезать ни в какие темные сделки. Он сунул руку в карман, глаза горели.
Семенов ругнулся и подошел к наперсточникам. Нижний метнул на него быстрый оценивающий взгляд. Роман Константинович взял гостя столицы за локоть и коротко сказал:
— Быстро иди отсюда, мудак.
— А? — мужик одних с Семеновым лет смотрел непонимающе. В правой руке он держал потертый кожаный бумажник. Роман Константинович нисколько не сомневался, что в бумажнике не более трети денег. Остальное провинциал зашил в подкладку поношенного пиджака и в трусы. Когда его толстая (или тощая) жена провожала в столицу, то наверняка говорила: ты, мол, Коля, с деньгами-то поосторожней… А он кивал, соглашался.
— А? — непонимающе посмотрел мужик на Семенова.
— Иди отсюда, пока тебя не ограбили, чучело.
— Э-э, мужик, — сказал один из верхних грубо. — Ты куда лезешь? Сам не играешь — другим не мешай. Здесь все по-честному.
Гость столицы растерянно переводил взгляд с Семенова на счастливого, выигравшего у него на глазах уже кучу денег. Кто-то из случайных зрителей, подогревающих игру, поддержал — верхнего.
— Все видят: честная игра. Деньги из рук в руки. Проходи, дядя, мимо. Не мешай людям.
Случайный зритель смотрел точечными героиновыми зрачками… Кто-то быстро прижался к Семенову сзади, и он ощутил несильный, но болезненный удар по почкам. Одновременно ему наступили на ногу. Не оборачиваясь, полковник ударил локтем назад. За спину. Раздался утробный, всхлипывающий звук. Обратным движением Семенов воткнул два пальца в солнечное сплетение тому, кто наступил ему на ногу. Молодой парень охнул и мгновенно осел, сложился.
— Извините, — сказал Семенов и пристально посмотрел на нижнего. Тот оказался самым толковым, все понял.
— Пардон, гражданин начальник, ошибочка вышла, — быстро пробормотал он, поднимая с земли орудия производства: стаканчики и резиновый мячик. Гость столицы стоял с растерянным видом, так и держал в руке бумажник.
Семенов повернулся, пошел прочь. Напоследок он неловко зацепил носком ботинка колено придурка, который ударил его по почкам. Раздался вой вперемежку с матерщиной.
— Извините, — еще раз вежливо сказал полковник. Он не спеша шел по улице, подставляя лицо осеннему солнцу, и думал про себя: Дурак. Донкихот сраный. Чего ты ввязался? Тебе это надо? Одновременно в Москве работают сотни станков. Одновременно обувают сотни лохов… Ну и что? Наперсточники просто повторяют то, что вполне легально делают МММы и «Властелины». То, что делает со своими гражданами государство. Разница только в масштабах изымаемых сумм…
Семенов свернул за угол, осмотрелся, сел в свою машину, закурил. Вернулся мыслями к миллионам Гончаровой-Даллет. Роман Константинович пытался навскидку прикинуть возможные расходы предстоящей операции и вероятность ее успешной реализации. Даже оптимистические прогнозы выглядели, мягко говоря, не очень… Да еще фактор Наумова. Именно под руководством Николая Ивановича полковник Семенов осуществлял в восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом переброску денег на Запад. Наумов был одним из четырех людей, кто знал про счет N 164'355 ZARIN. Позже их осталось двое.
Гончаров погиб под КамАЗом, еще один носитель информации (пожалуй — самый главный) выпал из окна в августе девяносто первого. Теперь Гончаров погиб во второй раз. В борьбе за пятьдесят миллионов баксов остались всего два претендента: скромный банковский служащий Николай Иванович Наумов и не менее скромный директор агентства «Консультант» Роман Константинович Семенов.
— Вот такие пироги, полковник, — сказал вслух Семенов и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель восьмерки негромко заурчал. То и дело поглядывая в зеркала, Роман Константинович поехал в контору. Когда он направлялся на встречу с сотрудником ФАПСИ, то проверялся гораздо более тщательно.
…Итак, претендентов на первое место в турнире памяти Гончарова осталось двое: Наумов и Семенов. А двое ли? Гургена ты, что же, со счета сбрасываешь? Вопрос был непростой… полковник задумался. Гурген, бесспорно, обладал огромными средствами, связями, влиянием. Точно определить его возможности Семенов не взялся бы. Да и никто не взялся бы… Нет, Гургена сбрасывать со счета нельзя. Значит, претендентов осталось трое. Ну и плюс Резо. Он тоже в курсе этих дел.
Полковник напряженно обдумывал варианты решения. Один из лежащих на поверхности был предельно прост: сократить количество соперников. И в Москве, и в Питере продолжались гангстерские войны. Взрывы и выстрелы никого не удивляли. Списать конкурентов под видом криминальных разборок? Реально… вполне реально. Тем более реально потому, что никто не сможет заподозрить в этом директора агентства «Консультант». Хотя… кто знает? О пересечении интересов Семенов — Наумов известно генерал-лейтенанту П.
…Да, пожалуй, торопиться с решением о физическом устранении Наумова не стоит. Цена ошибки в этом деликатном вопросе слишком высока. Иное дело — Гурген… Откровенный уголовник. Вор законный. Даже в этическом плане здесь легко найти себе оправдание. Семенов улыбнулся. Улыбка вышла невеселой.
Ну а что решим с Николаем Ивановичем? В одной партии когда-то состояли. Коммунисты-ленинцы. Марксисты. Интернационалисты.
А с Колей-Ваней мы заключим союз, — подвел итог Семенов. — Если врага трудно победить, стоит сделать его союзником.
Вечером полковник позвонил в Санкт-Петербург. Начался второй этап битвы за несколько уменьшившийся, но все еще достаточно высокий долларовый холм.
Старший оперуполномоченный двенадцатого отдела УР капитан Виктор Чайковский сидел над бумагами. Рутинная бумажная работа — бич оперативников. Бюрократический молох требовал постоянной обильной жратвы в виде справок, отчетов, рапортов, докладных и т.п. Любой опер, ежели вы посидите вместе за литром водки с хорошей закуской (можно и вообще без закуски), признается вам, что самое страшное в его работе — бумаги. Не риск, не психологический пресс от общения с разной сволотой — бумаги.
Виктор Федорович Чайковский отпахал в розыске уже пятнадцать лет. Опыт по отписке имел огромный, бумаги строчил легко и почти весело. Блестяще образованный мальчик из профессорской петербургской семьи сознательно писал длинными предложениями с многочисленными причастными и деепричастными оборотами. Добраться до смысла фразы зачастую было очень нелегко. Чайковский обильно уснащал текст многочисленными лексическими и грамматическими ошибками. Он развлекался, он представлял себе некий карикатурно-кошмарный образ чудовища с названием Гувд. Этот страшный Гувд, покрытый чешуей генеральских погон, разевал пасть и проглатывал тонны бумаги. Он был всеяден: жрал и бумагу, и человеческие судьбы. Ненасытный Гувд обладал уникальным желудочно-пищеварительным аппаратом: переваривал людей, а бумагу откладывал в архивную жировую прослойку. Человечки как таковые интересовали Гувда очень мало — его прямая кишка выталкивала из организма страшную зловонную массу из полузадохшихся, измочаленных, изжеванных тел. Изувеченных физически и морально, беззубых, туберкулезных, озлобленных… Гувд пожирал не только спецконтингент, но и самое себя. Страшная морда в сверкающей чешуе генеральских погон чавкала, отрыгивала смрадно и снова раскрывала пасть.
Капитан Чайковский был блестящим оперативником… практически невостребованным системой. Тот Виктор Чайковский, который пришел работать в милицию пятнадцать лет назад, мало походил на седого, желчного мужика, что строчил нелепый отчет пятнадцатого сентября девяносто четвертого года…
Опер поставил точку в конце абсолютно бессмысленного предложения из сорока четырех слов, хмыкнул и откинулся на спинку стула. Он извлек из старенькой «Москвы» лист бумаги и внимательно перечитал текст. Полный идиотизм, — подумал с удовлетворением.
Зазвонил телефон. Капитан снял трубку. Этот звонок окажет очень большое влияние на его жизнь, но сейчас старший оперуполномоченный ничего об этом не знает.
— Чайковский, — сказал он официальным голосом.
— Здравствуй, композитор, — ответил телефон весело, и Виктор узнал голос полковника Тихорецкого. Ничего хорошего этот звонок не предвещал: нечасто первый заместитель начальника ГУВД звонит рядовому оперу. Чайковский поморщился и нехотя ответил:
— Здравствуйте, товарищ полковник.
— Что ты так официально, Виктор Федыч? Будь проще…
— Слушаю вас, Павел Сергеич, со всем вниманием.
— Уже лучше, композитор… Ты чем вечером занят?
— Да я как бы…
— Вот и хорошо, — перебил Тихорецкий. — Значит, часикам к двадцати двум подгребай ко мне. Разговор есть с глазу на глаз.
Из телефонной трубки пошли гудки отбоя. «Скотина!» — шепнул Чайковский. — «Жди! Хер ты меня дождешься». Он положил трубку на аппарат, достал из ящика стола блок «Мальборо». Распечатал, шурша целлофановой оберткой… Закурил. Он отлично знал, что идти на встречу с полковником все равно придется.
Звонок Семенова оказался полной неожиданностью для Николая Наумова. Нет, он, конечно, сразу вспомнил мелкого чиновника из ЦК КПСС, которого ему прикрепили в восемьдесят седьмом для организации тайных валютных операций. Вспомнил — и удивился: шесть лет прошло с их последней встречи. Но удивление свое скрыл.
— Ну как же, Роман Константинович, — сказал он. — Разумеется, узнал. Рад вас слышать через столько лет. Как вы? Что вы? Где вы?
Голос из прошлого насторожил Наумова. Он понимал, что звоночек чиновника связан с теми, давними, делами. Со счетом N 164'355 ZARIN. Что происходит? — пытался сообразить Николай Иванович. — Почему этот комитетский хмырь вылез именно сейчас? Пронюхал что-то? Да уж не иначе…
А Семенов ходить вокруг да около не стал.
— Николай Иваныч, — сказал он, — есть потребность встретиться и поговорить. Вы, наверно, догадываетесь, по какому вопросу?
— Э-э… догадываюсь.
— Завтра я прилетаю в Питер. Сможем мы встретиться завтра?
— Завтра… завтра… — Наумов лихорадочно пытался сообразить: стоит ли встречаться с этим странным человеком? Он тянул время, но уже понимал, что встреча неизбежна, что несколько коротких деловых контактов шесть лет назад должны иметь продолжение. Вот только какое?
— Если завтра вас не устраивает, — напористо сказал Семенов, — назначьте другой день. Но откладывать надолго крайне нежелательно.
— Ну что же, — решился Наумов, — давайте. Вас встретят.
— Спасибо, не нужно. По приезде я вам перезвоню.
Николай Иванович понял, что отказ от встречающих — мера предосторожности. Вспомнил, как вели себя помощники Семенова тогда, шесть лет назад… конспираторы хреновы!
— Хорошо, — сказал Наумов. — Жду вашего звонка.
Он положил трубку и глубоко задумался. Все последние события, закрутившиеся вокруг счета N 164'355 ZARIN, здорово его волновали. Сумма 60'000'000 способна взволновать кого угодно. Всего неделя прошла с того момента, как освободившийся из Крестов Антибиотик случайно вывел его на след гончаровских денег. Тогда казалось, что взять их будет просто… «Недооценил я этого щенка», — подумал Наумов про Обнорского. — «Ошибся». А в людях он ошибался редко… Теперь, после исчезновения вдовы Гончарова, ситуация выглядела почти такой же безнадежной, как и в сентябре восемьдесят восьмого: вдова скрылась, отмороженный журналист под контролем, но толку от этого немного. Патовое положение, господа присяжные. И вдруг — звонок Семенова. Что может за этим крыться? Кто может за этим стоять? Играет московский чиновник на себя или за его спиной прячутся более весомые фигуры? Ответов на эти вопросы у Наумова не было.
«Красная стрела» прибывает на Московский вокзал в 8.25.
Добрая старая «Красная стрела»… В иные времена этот поезд был практически недоступен для рядового советского человека. В невероятно чистых, уютных вагонах с опрятными, приветливыми и трезвыми проводниками ездили в столицу только партийные и советские деятели, профсоюзные и комсомольские холуи, крупные хозяйственники, депутаты большого калибра, творческие и научные работники… Номенклатура, короче. Темные костюмы, белые сорочки, неброские галстуки.
В наши дни билет на «Красную стрелу» может купить любой желающий. Лишь бы финансы позволяли. Теперь в этом поезде мелькают бордовые и зеленые пиджаки, поблескивают золотые перстни на пальцах со следами выведенных наколок, цепуры. Бывшие профсоюзные и комсомольские холуи, партийные функционеры теперь называют себя бизнесменами. И деятели искусства тоже ездят. Ну, типа искусства, конкретно! Понял? И они теперь называются по-другому: звезды шоу-бизнеса. Во как круто! Здесь можно увидеть и группу «Ну-На» великого Гарри Прибамбасова, и совсем новую вокальную безголосую величину с испуганным лицом и повадками вчерашнего пэтэушника. И стайку фанатеющих от него девах-минетчиц. В респектабельных вагонах явственно ощущается запашок анаши, неумелого разврата, вседозволенности… Ах, «Красная стрела»!
thelib.ru
Журналист, 2003 — актеры, съемочная группа — КиноПоиск+
В 2003 году, когда очередная веха 'Бандитского Петербурга' подошла к своему концу, звучное словцо 'кроссовер' было еще не в обиходе. А между тем, режиссеры Андрей Бенкендорф и Влад Фурман в итоговой части своей трилогии, по сути, этот самый кроссовер и устроили. Две сюжетных реки о заключенных нижнетагильской колонии Андрее Обнорском и Александре Звереве должны-таки слиться в мощный поток, устье которого все в том же городе на Неве. Много чего нагородили по ходу течения режиссеры-экспериментаторы, прежде всего, они создали смысловую арку, которая только условно связана с началом культовой саги. Но теперь былые дебаты о целесообразности в сторону. Лишь только заключительный аккорд под названием 'Журналист', должен вынести почти судебный вердикт: успешная ли была задумка или стоило 'тормознуть' на 'Крахе Антибиотика'?
Крепкое мужское рукопожатие на время разлучило друзей по несчастью. Экс-опер Зверев досиживает свой срок и провести свое расследование о таинственном исчезновении полученных путем вымогательства денег, ему придется попозже. Журналист Обнорский, между тем, получил долгожданную свободу и теперь по велению всесильного питерского 'короля' Наумова должен довести до ума операцию по экспроприации миллионов Екатерины Званцевой. В дело, как водится, оказываются вовлечены новые личности да и не так все гладко теперь между Андреем и его 'шведской' возлюбленной. А уж на дармовые богатства всегда найдутся охотники, между которыми нет и не может быть альянсов.
Самое время разобраться с основными этапами финального 'марафона' и подвести итоги всей трилогии.
I. Не в деньгах счастье.
Какую же сильную оскомину набила эта поговорка! Но ведь не теряет она актуальности и сегодня. Эпопея о '60 млн. долларов' - лишнее тому подтверждение. Сказочное состояние на сделало счастливой беглянку от всех и вся Катю Званцеву. Кажется и томившемуся, в том числе и по ее вине, Андрею она не слишком рада. Эта любовь с самого начала выглядела какой-то 'резиновой'. Люди из разных миров и не имели шансов на совместное будущее. Неверность журналиста изображена до безобразия шаблонной, но сам факт этот напрашивался. В дело поэтапно примешались женская ревность, гнев, обида и смертельная усталость от самой жизни. Да и жизнь ли это?! Обнорский по выражению Наумова 'опасный нигилист', но даже лагерные годы не сделали его циником. В сущности, все они одного поля ягоды: недоинтриганка Катя, 'скурвившийся' комитетчик Семёнов, сам Наумов и обратившийся в убожество Антибиотик, само собой. Перестрелка на русско-финской границе - более чем закономерный итог многолетней операции, которая лишь унесла кучу жизней, но никого не обогатила. Развязка 'долларовой эпопеи' вышла у режиссеров вполне в духе всей трилогии: просто и в меру элегантно, много крови, еще больше людского малодушия и вновь счастливо спасшийся журналист. Не может не радовать, что Бенкендорф и Фурман стремились каждого, даже эпизодического персонажа привести к собственному концу. Обошлось без откровений, но и обвинять в прямолинейности было бы неправильно.
II. Месть с надрывом в сердце.
Как и следовало ожидать, развязка по делу двух Александров, коварной красавицы Насти Тихорецкой и канувших денег - вышла гораздо 'зажигательнее' истории Обнорского. Бывшей народной судье больше не нужно носить маску, она теперь богата, успешна и в своей порочности воистину бесподобна! Статус жены большого ментовского начальника - совсем неплохо, но теперь она крутая бизнесвумен, одних любовников только не счесть! И вот во время 'сладенького' рандеву и приходит к Насте суровое прошлое. Они окончательно превратились в оскалившихся волков. Два бывших сидельца Мальцев и Зверев подобны ангелам правосудия. Что уж говорить, если от фразы 'будешь мудрить - убью!' и впрямь бросает в дрожь. Поэтапное разоблачение афер экс-судьи со слезами и горечью Зверева - венец всего 'Журналиста'. Такой боли невозможно не поверить, как и в то, что даже законченная стерва, распутница и преступница - по-прежнему самая желанная женщина на свете. В отличие от своего товарища по 'зоне' бывший опер жил возвращением к той, от которой его отлучили на 5 лет. И как же непомерно это разочарование! Да, 'грязные' деньги Насте придется вернуть, а вот искалеченную жизнь никто уже не воротит. Бригада из 'Опера' во главе с великолепным Михаилом Разумовским и незабываемой Олесей Судзиловской и в этой части отработала на твердую 'пятерку'.
III. Солнце над городом, которого нет.
Как известно, Питер - серый и промозглый город, что плохо сочетается с его красотой. За три фильма Бенкендорфа и Фурмана под этим унылым небом прошагало множество героев и лишь те немногие, кто выжил, могут ощущать себя сильнее. Прикосновение к криминалу, 'кровавым' деньгам - иссушает человеческую душу. Я крыл режиссеров последними словами за ту метаморфозу, что они подвергли светоча этой саги Льва Борисова. Но только теперь, после развязки, стала очевидна конечная цель авторов - на примере бывшего 'смотрящего' была проведена наглядная демонстрация полного распада личности. Вокруг былого лидера остался лишь старый должник и тот с топором. Та же участь уготована и 'Коле-Ване' Наумову и всем остальным, кто хочет жить 'красиво'. Другое дело, что и положительные герои на праведников не слишком тянут, но такова уж специфика сериала. Пусть и с рядом грубых ошибок, но сделано по-настоящему большое дело. Невозможно было и приблизиться к популярности 'Барона' и 'Адвоката', но и вешать клеймо шабашников на Андрея Бенкендорфа и Влада Фурмана нельзя ни в коем случае. У них была неплохая идея и уж как могли, они ее реализовали. Если вернуться к актерскому составу, то не выходит однозначно оценить игру Александра Домогарова - главного актера саги. Было хорошо заметно, что на определенном этапе он сам устал от своего персонажа. Из Андрея Обнорского не вышло могучего борца с бандитизмом, он, по сути, остался при своих, хотя сохраненная жизнь после стольких угроз и опасностей - уже несомненный подвиг. Не лучшая оказалась площадка для сильного драматического актера и, думается, сам Домогаров не испытывает по 'Петербургу' ностальгии.
Это, конечно, не жирная точка ставшего легендарным сериала. Пошли еще продолжения, их было много, а серий в каждом еще больше... Но лично для меня 'Бандитский Петербург' завершился на итоговых титрах 'Журналиста'. То, что увидело свет после: всякие 'переделы', 'терминалы' и прочее - снято не по произведениям Андрея Константинова и к криминалитету имеют отношение весьма опосредованное. Кому-то просто захотелось и дальше доить старую больную корову. Их право... Законченная история не нуждается в притянутых за уши продолжениях. Тем более, что, по моему твердому мнению, самый скучный персонаж саги Никита Кудасов - последний человек, вокруг которого стоило городить сюжет... Впрочем, это уже совсем другая история. И цену ей определять нет никакого желания.
Куда лучше присудить 'Журналисту' его законные
plus.kinopoisk.ru
