Текст книги "Адвокат". Разговор антибиотика с гургеном по телефону
Константинов Андрей Дмитриевич. Адвокат
— Мы придем завтра. Если не будет денег — порвем тебя. Отдашь — не тронем. Обещаю. Захочешь убежать — вернем, за домом посмотрят. Обмануть нас захочешь — будем тебе очень больно делать. Так же медленно, словно окончательно утратив интерес к Кате, Резо двинулся к входной двери. Тот, который напевал песенку, сплюнул на пол и пакостно хохотнул Кате в лицо. — Сечешь, шкурка?! Готовь лохматый сейфик под кипятильничек! Подмыться не забудь. Хлопнула входная дверь. Катя села на диван, даже не поправив задранную юбку. Ей казалось, что еще немного — и она сойдет с ума. Быстро подбежав к бару, она достала бутылку коньяка и бокал. Катины руки так тряслись, что коньяк не попадал в бокал, выплескиваясь на пол. Бросив фужер на ковер. Катя крепко обхватила бутылку двумя руками и сделала три неумелых глотка из горлышка. Коньяк тек у нее по подбородку, попадал на порванную белую блузку. Постепенно алкоголь стал действовать, и Катерина смогла очнуться от шока. Сняв с себя разодранную одежду, она побежала в душ и лихорадочно стала тереть тело мочалкой, словно пытаясь смыть прикосновение грязных рук. Переодевшись, она сделала еще глоток коньяку и закурила, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Первой мыслью было собраться и бежать… Но куда? А если за домом действительно наблюдают? Тогда она точно попадет в руки этого страшного Резо и его мутноглазых. Волны паники захлестывали Катин разум, мешали думать. «В милицию обращаться нельзя. Слишком много придется рассказывать и объяснять… А может быть, Вадим на самом деле был должен Гургену? Может быть, рассказать этим нелюдям про счет в Цюрихе, дать им код? Вадим как знал — заставил выучить код наизусть…» Но интуитивно Катерина чувствовала — нельзя рассказывать Резо про счет в Швейцарии. После того как она это сделает, жизнь ее не будет стоить и фантика. Да и не мог Вадим Петрович ничего задолжать Гургену. Катя бы об этом знала… Но что делать, что делать? Неожиданно для себя самой Катерина вдруг грохнулась на колени, перекрестилась и подняла глаза вверх: — Господи, вразуми! — лихорадочно шептала она, но вразумление не наступало. Катя заплакала и отхлебнула еще коньяку. Внезапно она почувствовала, как страшная усталость наваливается на нее, буквально выключая сознание. Из последних сил она добрела до спальни и упала ничком, не раздеваясь, на кровать. Она проснулась словно от толчка, зная, что нужно делать. В коротком сне она увидела лицо человека, который может ее спасти. Олег Званцев. После той памятной ночи он всегда присылал ей поздравительные открытки на Новый год, на Восьмое марта и на день рождения. В предпоследней открытке Олег написал номер телефона, по которому его всегда можно найти — в любое время, как он написал… Где же эта открытка, неужели она ее выбросила? Катя судорожно рылась в своем письменном столе, выворачивая содержимое ящиков прямо на пол… Вот она! Дважды Катя не могла правильно набрать номер телефона — слишком тряслись пальцы. Когда на другом конце провода она услышала незнакомый мужской голос, у нее упало сердце. — Алло? — Позовите, пожалуйста, Олега Андреевича Званцева. — Кого? — Званцева. Званцева Олега!!! — А кто его спрашивает? — Это из Москвы… Катя… Екатерина Гончарова… Нет, Шмелева… Он поймет… Это очень, очень срочно… Голос в Ленинграде немного отдалился от трубки, но Катя, напрягшись, сумела расслышать: «Адвоката спрашивают… Из Москвы… Шмелева какая-то… Через час?…» — Алло, девушка, он отъехал, будет только через час примерно. Он ваш телефон знает? — Знает! Но вы все равно запишите пожалуйста, это очень, очень срочно. И важно! Для него… Следующие полтора часа Катя переходила от надежды к отчаянию, не сводя глаз с молчавшего телефона. Когда она уже протянула руку к трубке, чтобы попытаться вновь пробиться в Ленинград, телефон резко зазвонил. — Да?! — в этом коротком выкрике была вся ее боль и надежда. — Катя! Катюша, что случилось?! Услышав голос Олега, Катерина залилась слезами от облегчения и ничего не могла сказать. — Катя, что случилось, почему ты плачешь, что с тобой!? — надрывался в Ленинграде Олег. Еле справившись с рыданиями. Катя закричала в трубку: — Олеженька, родной, спаси меня!… Вадима убили… Приезжай срочно, умоляю, если ты меня не вытащишь отсюда, меня завтра убьют и… И я не знаю, что еще со мной сделают… Они от меня деньги требуют, а я не знаю, откуда их взять. Сегодня приходили трое — сказали, завтра снова придут… Помоги, Олеженька!… Олег пытался что-то расспросить, но Катерина только рыдала и умоляла спасти ее. Поняв, что в Москве действительно происходит что-то странное, Званцев решил не терять времени на бесполезные расспросы. В конце концов, Катерина звала его на помощь, и это было главным. Она звала его, а он столько лет этого ждал… Ночной гонки из Ленинграда в Москву Катя, конечно, не видела. А посмотреть было на что. Взяв с собой трех самых преданных и надежных своих людей, Олег сумел выехать уже через полчаса после звонка Катерины. «Мерседес» и BMW, казалось, не ехали по шоссе — они просто летели. Ну как обойтись русскому без быстрой езды, а особенно если он спешит на помощь любимой женщине! Ах, какая это была гонка… В половине девятого утра Олег уже звонил в ту самую дверь, которую закрыл за собой с горечью почти четыре года назад. Нажав на звонок, Олег тут же отстучал в дверь морзянкой «семерку» — их старый, еще школьный условный сигнал. Не спавшая всю ночь Катерина сразу же открыла дверь и без слов буквально упала Олегу на руки. Двое спутников Олега, Ветряк и Доктор, смущенно затолкались в прихожей (третьего, Танцора, они оставили смотреть за машинами и обстановкой во дворе). У Кати не было сил на слезы, ее просто трясло, а Олег обнимал ее, прижимал к своей груди и шептал успокаивающе: — Катенька моя, все будет хорошо, все будет хорошо… Наконец Катерина взяла себя в руки, повела гостей на кухню и предложила им кофе. Олег пить кофе в кухне отказался, взял свою кружку и повел Катю в гостиную, чуть смущенно улыбнувшись «браткам», которые с деликатной невозмутимостью разглядывали кухонный интерьер. В гостиной Званцев сел на диван, шумно отхлебнул из кружки, которую держал двумя руками, и приготовился слушать Катерину. А она стала рассказывать ему все с самого начала — сбивчиво, путано, но Олег понял главное. Не рассказала Катя ему только о двух вещах — о том, что она родила сына, и о том счете в Швейцарии, о котором теперь знала только она… Катя была уже достаточно умудрена житейским опытом, чтобы не припрятать на всякий случай пару козырей в рукаве. Да и не знала она, как Олег воспринял бы известие о сыне, особенно в такой вот обстановке… Да и счет этот… Успеется, решила про себя Катерина. Она практически полностью пришла в себя, словно впитав силу и уверенность, которые буквально источал Званцев. Катя все время держала Олега за руку, как будто боялась, что он может куда-то испариться. Ну а Олег, ясное дело, руку свою у нее не отбирал… Пока не услышал имя Гургена. На этом месте Катиного рассказа он вдруг стал очень серьезным, и с него слетел весь романтический хмель ночной гонки и утренней встречи. Олег закурил (Катя отметила про себя, что курил он уже не «Приму», как в прошлую их встречу, а «Кэмел») и прошелся по комнате. — Так, Катюша, все будет хорошо, ничего не бойся! Мы все уладим. Но в Москве тебе оставаться нельзя. Быстро вещи собирай, поедешь с нами в Питер. — А… А как же квартира? — испуганно спросила Катерина. — Какая, к черту, квартира, ты что?! — взорвался было Олег, но тут же осекся и продолжил ласково и на тон ниже: — Собирайся быстрее, Катенька, нельзя ни минуты терять, бери только самое необходимое… Катерина завороженно кивнула и побежала в спальню, Олег зашел в кухню и кивнул плотному блондину: — Доктор, сходи смени Танцора. И внимательнее за подъездом смотри: если что — сразу по рации мне… Валить нам отсюда надо по-быстрому, пока в блудняк не влетели… А ты, Ветряк, пошуруй в холодильнике, насобирай нам чего-нибудь на дорогу, а то опять весь день не жрамши ехать будем… Как всякая нормальная женщина, Катя собирала «самое необходимое» долго, и Олег стал нервничать. Он хотел уже поторопить ее, когда запищал «воки-токи» в кармане его куртки. — Адвокат, похоже, к вам гости! Трое. — Понял, встретим! — И Олег отключил рацию. Его движения стали быстрыми и бесшумными. Званцев кивнул Танцору и Ветряку на дверь, и они заняли свои позиции в прихожей. Шепнув Кате, что все будет хорошо, Олег закрыл дверь в спальню, а сам замер у двери в гостиную. Звонок грянул в абсолютной тишине. Олег сделал Ветряку знак рукой, и тот открыл дверь. В квартиру вошли трое. Шедший впереди кавказец встретился глазами со Званцевым, но даже не успел удивиться. Танцор швырнул его навстречу Олегу, который отключил кавказца ударом вывернутой ступни в горло. Тот молча упал навзничь. Двое других гостей уже лежали лицами в пол, придерживаемые Ветряком и Танцором. Олег распорядился, чтобы всех трех затащили в гостиную, и позвал Катерину. — Эти приходили? — он кивнул на лежащие на полу фигуры. Двух мутноглазых Катя узнала сразу, а кавказца она видела впервые. — Вчера другой приходил, они его звали Резо… — Ясно! Давай, Катюша, допаковывайся быстрее, мы сейчас с гостями поговорим о своем, детском… Но Катерина как приросла к полу, глядя на зашевелившегося на полу кавказца. Олегу пришлось рявкнуть на нее, чтобы она ушла в спальню. Олег сел в кресло и подождал, пока кавказец встанет. — Ты, что ли, разборки тут ведешь? Ты кто? Один из мутноглазых вдруг заверещал: — Гиви, скажи этим фраерам… — но не успел договорить, потому что Ветряк сильно ударил его лицом об пол. — Тише ты, соседей разбудишь! сердито сказал Олег и, улыбнувшись, продолжил: — Стало быть — Гиви! Как в песне: «Гиви, Гиви любит женщин, пьет коньяк и ест сациви…» Гиви потер рукой горло и прохрипел, раскачиваясь: — Ты, фраер, за это ответишь… Потом смеяться будешь, когда шкурка твоя при тебе как пылесос работать начнет… Перед тем, как тебя запарафинят… Ты на кого руку поднял? Гиви вдруг резко развернулся, полоснул Танцора неведомо откуда появившейся финкой по руке и бросился было к двери, но замер, пробитый ножом, который метнул ему в спину Олег. Гиви медленно опустился на пол и начал сучить ногами. Олег подошел к нему и сел на корточки. — Кто тебя послал? По каким проблемам? Душу-то облегчи перед смертью, не быкуй… Гиви сплюнул кровавую пену и, повернув лицо к Олегу, захрипел: — Добивай, сука! Но мы тебя найдем, с живого шкуру снимать будем… Олег выдернул у него из спины нож и ударил им Гиви под сердце. Тот дернулся и затих. — Извини, генацвале, — сказал Званцев, вытирая лезвие об одежду убитого. — Ты все свои шкуры уже отсдирал. Олег прошел на кухню и зажег газ. Из спальни, где сидела Катя, не доносилось ни звука. — Давай сюда второго красавца, — крикнул Олег Танцору. У того, которого Танцор втащил в кухню, на правом веке было выколото слово «раб», а на левом — «КПСС». Когда он закрывал оба глаза, можно было прочитать «раб КПСС». — Что вы от девочки хотели, кто вас сюда послал?! — голос Званцева был страшен, но «раб КПСС» только ухмыльнулся. Тогда Олег быстро запихал ему в рот кухонное полотенце, заломил руку за спину и ткнул лицом в синее пламя горелки. Мутноглазвй «раб» дико замычал сквозь кляп. В квартире сразу запахло горелым мясом и палеными волосами. Олег поднял лицо «раба КПСС» из огня и вынул изо рта у него кляп: — Как свинью зажарю… Кто тебя послал сюда?! «Раб» забился в руках у Танцора и провыл: — Ничего, сучий фраер, скоро сам шашлыком станешь, когда Гурген в твою жопу шампур засовывать начнет… Сука-а-а!!! — И он завыл на одной ноте, дико и страшно. — Танцор, заткни его! — крикнул Олег, и через секунду душа «раба КПСС» навсегда покинула землю, на которой он столько лет грешил. Такой удар ребром ладони мог перебить стальной прут, не то что шею. — Зря ты так, — поморщился Званцев. — Можно было еще поговорить… Танцор пожал плечами — мол, не понял, босс. Званцев, морщась от вони, пошел к третьему гостю, которого держал Ветряк. — Значит, все-таки Гурген вас послал? — невесело спросил Званцев, подойдя вплотную к третьему. Тот отшатнулся от лица Олега, но Ветряк ткнул его в затылок. — Я не знаю ничего, клянусь! Я Гургена вообще, в натуре, один раз за жизнь видел, бля буду! А про соску… Ну, про телку эту, Резо сказал, что она деньгами насосана, а за ней должок… Я все расскажу, я помогать буду… — Ты как откликаешься? — Грека… — Скажите-ка мне, любезный Грека… — начал было Олег, но в кармане его куртки запищал «воки-токи». Званцев достал рацию и нажал кнопку, впустив квартиру искаженный эфиром голос Доктора: — Адвокат, давайте быстрее, здесь карусель какая-то начинается!… — Понял, уходим! — Олег сунул рацию обратно в карман и развел руками: — Извини, Грека, спешим мы! И кивнул Ветряку, который тычком ладони вбил Греке носовые хрящи в мозг. Званцев заскочил к Катерине в спальню. — Нужны большие чемоданы или сумки. Есть у тебя? Белая как мел, Катя кивнула и показала рукой на стенной шкаф. Там после переезда в Москву Вадим зачем-то хранил три огромных чемодана, которые, смеясь, называл «мечтой оккупанта». Олег выволок их в гостиную и начал с Ветряком укладывать в них трупы. Катя вынесла в прихожую две сумки со своими пожитками. Остолбеневшая, она остановилась, глядя на Танцора, который совершал в кухне какие-то странные движения над телом «раба КПСС». — Олежа, что он делает?… Мне страшно… Олег вытащил в прихожую два тяжелых чемодана, мельком глянул на кухню. — Не обращай внимания… Он Хаву Нагилу танцует. За это и погоняло свое получил, в Афгане еще… Как замочит кого-нибудь, обязательно должен Хаву Нагилу станцевать, танец такой еврейский… Пока не станцует — ничего не соображает, а потом — нормальным пацаном снова становится… Контуженный он… как и все мы… — Олег опустил глаза и пошел в кухню помогать Ветряку укладывать третий труп. А Танцор, не глядя на них, танцевал… Катю затошнило было от ужаса и неприятного запаха, витавшего в квартире, но она справилась с собой. «Ничего! — шептала она себе. — Ничего… Я выдержу. Я сильная». Номенклатурный дом еще спал, когда Катя, Олег и Танцор с Ветряком спустились в лифте на первый этаж. Была суббота, и ответственные работники отдыхали. Две свои сумки Катерина тащила сама, потому что руки мужчин были заняты более тяжелой поклажей. Швейцара дяди Гриши на месте, по счастью, не было, вместо него на стуле у двери подъезда лежала фуражка. Дядя Гриша, видимо, ушел попить чайку. Все это Катерина подмечала чисто машинально. Во дворе к ним бросились двое каких-то незнакомцев, вылезших из белой «Волги». Но Званцев с криком: «Держи!» — бросил чемодан под ноги одному, Ветряк таким же образом повалил второго, а Танцор швырнул свой чемодан сверху на этих двух упавших. Подхватив у Кати ее сумки, мужчины бросились к «мерседесу». Ветряк выключил дистанционную сигнализацию и сразу прыгнул за руль. Танцор сел с ним рядом, Катя и Олег забрались на заднее сиденье, и машина резко взяла с места… Доктор, сидевший за рулем стоявшего поодаль BMW, спокойно наблюдал, как двое сбитых с ног поднялись, отряхнулись, открыли чемоданы, помолчали, разглядывая содержимое, а потом защелкнули замки. После короткого совещания они подтащили чемоданы к белой «Волге» и втиснули два в багажник, а третий затолкали на заднее сиденье. Потом один сел за руль, а второй побежал к телефону-автомату. Доктор понял, что эти двое были не ментами — иначе они не стали бы запихивать трупы в машину. Доктор также догадался, что немедленной погони эти двое — кто бы они ни были — организовать не в состоянии. Поэтому он спокойно запустил мотор и поехал нагонять «мерседес» Адвоката. Стрелку они забили заранее — в самом начале Ленинградского шоссе… Катя плохо помнила дорогу в Ленинград. В «мерседесе» она выпила, обняла Олега и задремала… Впрочем, это, наверное, была не дрема, а скорее какой-то транс, потому что видения сна у нее мешались с явью: то она просыпалась, курила и разговаривала с Олегом, то вдруг вместо Олега возникал перед ней Челищев с какой-то странной улыбкой на губах. То ей что-то говорил Вадим — но что именно, она не могла расслышать… Как ни странно, Кате не было страшно. Все ее страхи остались в Москве, в прежней жизни. А сейчас она ехала в Ленинград, чтобы начать новую жизнь. Или вернуться к старой? У нее не было сил, чтобы спокойно проанализировать все произошедшее и спланировать будущее. Будь что будет, — решила она. А Олег, будто услышав ее мысли, обнял ее, прикоснулся к ее глазам губами, покачал немного, как ребенка, и прошептал: — Все будет хорошо! Вот увидишь — все самое страшное уже позади. Все будет теперь очень хорошо, Катюшка… На самом деле Олег вовсе не был стопроцентно уверен в том, что все будет именно хорошо, а не как-то иначе. Имя Гургена было ему знакомо, он знал, что этот человек в Москве — величина ничуть не меньшего калибра, чем Антибиотик в Ленинграде. Поэтому Званцев понимал, что если бы они хотя бы немного задержались в златоглавой, шансов на выживание у них не было бы совсем. Олег торопился поскорее увидеться с Виктором Палычем и успеть рассказать ему обо всех московских событиях. Тогда появился бы шанс, что Антибиотик не отдаст его с Катей Гургену. В основном Олег делал ставку на то, что Антибиотик с Гургеном недолюбливали друг друга, но эмоции эмоциями, а существуют еще и «понятия»… А по понятиям, Званцев без спроса вписался абсолютно не в свою тему, в чужую разборку… Единственное, на что оставалось нажимать, — это на то, что Катерина была «не при делах», а люди Гургена устроили совершенный «беспредел» и «западло», «нацепив» внаглую чужие проблемы на человека «левого»… Это могло сработать при условии, что все московские события не станут достоянием широких кругов братвы. Потому что в узком кругу такие люди, как Гурген, Антибиотик или, скажем, Сильвер из Свердловска чихать хотели на понятия, которые они трактовали всегда так, как удобно было им самим… Поэтому по приезде в Ленинград Олег отпустил Доктора, Танцора и Ветряка, щедро выдав им «проездные», «командировочные», «премиальные», и посоветовал представиться братве в кабачине, но не рассказывать, зачем в Москву ездили. Трое боевиков сразу задачу уяснили — не велит Адвокат браткам рассказывать! Нет проблем! Нам сказали, мы сделали, а голова путь болит у того, кто умный и книжки читает. Вдвоем с Катериной Олег поехал к Антибиотику на Васильевский остров. Виктор Палыч жил в роскошной стометровой квартире, бывшей коммуналке, которую никогда и ни за что не узнали бы те шестнадцать горемык, которые ютились здесь раньше. Квартира Антибиотика была уголком Запада в Советской России. Говорят, кто-то из заезжих воров в законе попытался как-то предъявить эту вызывающую роскошь Антибиотику, потому что не по воровским понятиям было жить в богатстве. Виктор Палыч якобы в ответ только презрительно скривил губу и ответил: «Это, любезный, вы у себя на воровских толковищах предъявы друг дружке делайте! А я не вор, я коммерсант и предприниматель, человек тихий, комфорт и покой любящий. И очень сердящийся на тех, кто на эту мою усладу стариковскую свое хайло разевает… Хайло-то ведь и зашить можно, чтобы не вякало…» И до вора дошло, потому что слушок про Антибиотика шел авторитетный, говорили, что людей он «перекусывает», как чашку чая выпивает. Кстати говоря, хоть и любил Виктор Палыч покряхтеть, поюродствовать, называя себя стариком, — был он вовсе не стар еще. Крепким он был мужичком лет за пятьдесят на вид. Впрочем, за те четыре года, что Олег Званцев знал Антибиотика, он ничуть не постарел и не изменился, так что черт его знает, сколько уже лет топтал Виктор Палыч нашу скорбную землю своими грешными ногами. А грешен был Антибиотик, нарушал, и неоднократно, все заповеди Христовы. И часто блудодейством грешил, с возрастом стал предпочитать либо приличных интеллигентных замужних дам, которых совращал деньгами долго и с умелостью, а потом, забавляясь, втаптывал в грязь; либо малолеточек совсем, да причем по паре сразу… Похотлив был Виктор Палыч, правду, видать, говорят, седина в голову — бес в ребро! «Как бы Антибиотик на Катю глаз свой не положил», — обеспокоенно подумал Званцев, подъезжая к серому дому на 13-й линии. Но, оглядев Катерину, успокоился. Она была явно не в лучшей форме — заревана, глаза красные, опухшие. Да все равно красива, конечно… Катя внимательно оглядела невысокого лысоватого человека с пронзительными серыми глазами, которого Олег почтительно назвал Виктором Палычем. Встречала Катя в своей жизни людей с такими глазами и умела интуитивно вести себя так, чтобы нравиться им, не нарушая дистанции. Вот и сейчас, поняв, что от этого лысоватого очень многое зависит, включила Катерина на полную мощность магнетизим своего обаяния. Олег с Виктором Палычем ушли в кабинет, оставив Катю в гостиной. Она присела на шикарнейший диван и стала прислушиваться к глухим голосам, доносившимся из кабинета. А там шел интересный разговор. Сначала говорил Олег, а Антибиотик слушал его с совершенно непроницаемым лицом. Когда Званцев наконец замолчал, Виктор Палыч налил себе коньячку (Олегу не предложил) и задумчиво протянул: — М-да… Веселенькие истории ты на ночь рассказываешь… Совсем не жалеешь старика… Антибиотик вдруг хищно прищурился и дернул губой над клыком: — Что же… Гончарова я помню. Способный был делец. Когда-то… — и, помолчав, спросил: — А скажи-ка мне, Адвокат, по совести — зачем тебе-то нужна эта баба? Олег внутренне весь напрягся и тяжело катнул желваки под небритыми щеками: — Это не баба. Это… Я за нее пол-Москвы вырежу! — М-да? — Было видно, что Антибиотик что-то очень быстро просчитывает в уме, взвешивая плюсы и минусы различных вариантов своего решения. Наконец он ласково улыбнулся Олегу: — Ну-ну, не кипятись! Пол-Москвы, говоришь? Пол-Москвы не надо, лишнее это, но кое-кто в златоглавой действительно зарвался. Ну да об этом после. А сейчас… Званцев вздрогнул от резкого телефонного звонка и сам про себя удивился предельной натянутости своих нервов. Звонок был междугородным, и инстинкт выжившего фронтовика подсказал Олегу, что звонит Гурген. Званцев хотел было встать и выйти из кабинета, но Антибиотик жестом остановил его и переключил телефонный аппарат на громкую «беструбочную» связь. В кабинете раздался чуть искаженный расстоянием и помехами уверенный голос с плавающим грузинским акцентом: — Приветствую тебя, дарагой! Как дыла, как здоровье? — О! С Божьей помощью, — бодро ответил Виктор Палыч. — День добрый, а как твои дела? Как столица? — Шумыт сталица, да… — А как здоровье? — Тваими малытвами, дарагой. Все слава Богу, да вот малчики твои мыня агарчили. Приехали в чужой город, нанимаешь, на двух машинах, напачкали и соскочили, не прибрав, не рассчитавшись. Антибиотик скосил глаз на Олега, который стиснул зубы так крепко, что их аж заломило. — Так молодые, озоруют, резвятся, что им… — Неправильное озорство, — голос в Москве чуть загустел и приподнялся в тоне. — Ответить придется, да… Ласковые тона в голосе Антибиотика тут же пошли на снижение: — Зачем так сразу? Ребятки правильно поступили, от хулиганов девушку спасли. — Э-э… Ты меня нэ понимаешь, дарагой. Хорошие луди были, да… Братва волнуется, недовольные есть, успокоить надо… — Что ж… У нас пацаны серьезные, и тоже очень недовольны московским гостеприимством… А Катерина Дмитриевна с нами работает, обижать нельзя… Олег снова вздрогнул. Он был готов поклясться, что не называл Антибиотику Катиного отчества. В Москве возникла недолгая пауза. — Пачиму мы раньше не знали, а? Антибиотик горестно вздохнул в трубку, подмигнув Олегу: — Все мы, к сожалению, узнаем все не сразу, а постепенно. А может, к счастью это. Я вот тоже не сразу узнал, что твои в Твери с чухонцев получают… Видимо, для Гургена это было большим сюрпризом, потому что он замолчал. И только после длительной паузы сказал: — Э-э… Мы поняли друг друга, дарагой. Прыятно пабиседовать с умным чэловеком, да… Будишь в Москве — для хорошего человека всегда настоящая «Хванчкара» найдется… Будь здоров, дарагой… «Хванчкара», кстати говоря, была любимым вином Антибиотика. — О! Ну после такого обещания — буду непременно. Как-нибудь. Только вот с делами разберусь… Удачи тебе, дорогой… И связь прервалась. Званцев почувствовал, как под свитером его рубашка прилипла к телу. Виктор Палыч еле заметно усмехнулся: — Ну, Адвокат, пойдем к твоей избраннице, а то она поди заждалась, тем более с дороги вы… Когда мужчины вышли из кабинета, Катя резко вскочила с дивана навстречу. «Ну что вы, Катенька, сидите», — запротивился было Антибиотик, но Катерина увидела, что ему было приятно. Виктор Палыч ласково глядел на Олега и Катю: ни дать ни взять — посаженый отец на свадьбе, а по совместительству — опекун-затейник. — Ну что, молодые люди, живите в радости. Отдохните чуток — и за работу. Работать надо, а не воевать! Любовь, она ведь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. А сейчас самое время дела делать…
thelib.ru Константинов Андрей Дмитриевич. Адвокат
Хлопнула входная дверь. Катя села на диван, даже не поправив задранную юбку. Ей казалось, что еще немного — и она сойдет с ума. Быстро подбежав к бару, она достала бутылку коньяка и бокал. Катины руки так тряслись, что коньяк не попадал в бокал, выплескиваясь на пол. Бросив фужер на ковер. Катя крепко обхватила бутылку двумя руками и сделала три неумелых глотка из горлышка. Коньяк тек у нее по подбородку, попадал на порванную белую блузку. Постепенно алкоголь стал действовать, и Катерина смогла очнуться от шока. Сняв с себя разодранную одежду, она побежала в душ и лихорадочно стала тереть тело мочалкой, словно пытаясь смыть прикосновение грязных рук. Переодевшись, она сделала еще глоток коньяку и закурила, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Первой мыслью было собраться и бежать… Но куда? А если за домом действительно наблюдают? Тогда она точно попадет в руки этого страшного Резо и его мутноглазых. Волны паники захлестывали Катин разум, мешали думать. «В милицию обращаться нельзя. Слишком много придется рассказывать и объяснять… А может быть, Вадим на самом деле был должен Гургену? Может быть, рассказать этим нелюдям про счет в Цюрихе, дать им код? Вадим как знал — заставил выучить код наизусть…» Но интуитивно Катерина чувствовала — нельзя рассказывать Резо про счет в Швейцарии. После того как она это сделает, жизнь ее не будет стоить и фантика. Да и не мог Вадим Петрович ничего задолжать Гургену. Катя бы об этом знала… Но что делать, что делать? Неожиданно для себя самой Катерина вдруг грохнулась на колени, перекрестилась и подняла глаза вверх: — Господи, вразуми! — лихорадочно шептала она, но вразумление не наступало. Катя заплакала и отхлебнула еще коньяку. Внезапно она почувствовала, как страшная усталость наваливается на нее, буквально выключая сознание. Из последних сил она добрела до спальни и упала ничком, не раздеваясь, на кровать. Она проснулась словно от толчка, зная, что нужно делать. В коротком сне она увидела лицо человека, который может ее спасти. Олег Званцев. После той памятной ночи он всегда присылал ей поздравительные открытки на Новый год, на Восьмое марта и на день рождения. В предпоследней открытке Олег написал номер телефона, по которому его всегда можно найти — в любое время, как он написал… Где же эта открытка, неужели она ее выбросила? Катя судорожно рылась в своем письменном столе, выворачивая содержимое ящиков прямо на пол… Вот она! Дважды Катя не могла правильно набрать номер телефона — слишком тряслись пальцы. Когда на другом конце провода она услышала незнакомый мужской голос, у нее упало сердце. — Алло? — Позовите, пожалуйста, Олега Андреевича Званцева. — Кого? — Званцева. Званцева Олега!!! — А кто его спрашивает? — Это из Москвы… Катя… Екатерина Гончарова… Нет, Шмелева… Он поймет… Это очень, очень срочно… Голос в Ленинграде немного отдалился от трубки, но Катя, напрягшись, сумела расслышать: «Адвоката спрашивают… Из Москвы… Шмелева какая-то… Через час?…» — Алло, девушка, он отъехал, будет только через час примерно. Он ваш телефон знает? — Знает! Но вы все равно запишите пожалуйста, это очень, очень срочно. И важно! Для него… Следующие полтора часа Катя переходила от надежды к отчаянию, не сводя глаз с молчавшего телефона. Когда она уже протянула руку к трубке, чтобы попытаться вновь пробиться в Ленинград, телефон резко зазвонил. — Да?! — в этом коротком выкрике была вся ее боль и надежда. — Катя! Катюша, что случилось?! Услышав голос Олега, Катерина залилась слезами от облегчения и ничего не могла сказать. — Катя, что случилось, почему ты плачешь, что с тобой!? — надрывался в Ленинграде Олег. Еле справившись с рыданиями. Катя закричала в трубку: — Олеженька, родной, спаси меня!… Вадима убили… Приезжай срочно, умоляю, если ты меня не вытащишь отсюда, меня завтра убьют и… И я не знаю, что еще со мной сделают… Они от меня деньги требуют, а я не знаю, откуда их взять. Сегодня приходили трое — сказали, завтра снова придут… Помоги, Олеженька!… Олег пытался что-то расспросить, но Катерина только рыдала и умоляла спасти ее. Поняв, что в Москве действительно происходит что-то странное, Званцев решил не терять времени на бесполезные расспросы. В конце концов, Катерина звала его на помощь, и это было главным. Она звала его, а он столько лет этого ждал… Ночной гонки из Ленинграда в Москву Катя, конечно, не видела. А посмотреть было на что. Взяв с собой трех самых преданных и надежных своих людей, Олег сумел выехать уже через полчаса после звонка Катерины. «Мерседес» и BMW, казалось, не ехали по шоссе — они просто летели. Ну как обойтись русскому без быстрой езды, а особенно если он спешит на помощь любимой женщине! Ах, какая это была гонка… В половине девятого утра Олег уже звонил в ту самую дверь, которую закрыл за собой с горечью почти четыре года назад. Нажав на звонок, Олег тут же отстучал в дверь морзянкой «семерку» — их старый, еще школьный условный сигнал. Не спавшая всю ночь Катерина сразу же открыла дверь и без слов буквально упала Олегу на руки. Двое спутников Олега, Ветряк и Доктор, смущенно затолкались в прихожей (третьего, Танцора, они оставили смотреть за машинами и обстановкой во дворе). У Кати не было сил на слезы, ее просто трясло, а Олег обнимал ее, прижимал к своей груди и шептал успокаивающе: — Катенька моя, все будет хорошо, все будет хорошо… Наконец Катерина взяла себя в руки, повела гостей на кухню и предложила им кофе. Олег пить кофе в кухне отказался, взял свою кружку и повел Катю в гостиную, чуть смущенно улыбнувшись «браткам», которые с деликатной невозмутимостью разглядывали кухонный интерьер. В гостиной Званцев сел на диван, шумно отхлебнул из кружки, которую держал двумя руками, и приготовился слушать Катерину. А она стала рассказывать ему все с самого начала — сбивчиво, путано, но Олег понял главное. Не рассказала Катя ему только о двух вещах — о том, что она родила сына, и о том счете в Швейцарии, о котором теперь знала только она… Катя была уже достаточно умудрена житейским опытом, чтобы не припрятать на всякий случай пару козырей в рукаве. Да и не знала она, как Олег воспринял бы известие о сыне, особенно в такой вот обстановке… Да и счет этот… Успеется, решила про себя Катерина. Она практически полностью пришла в себя, словно впитав силу и уверенность, которые буквально источал Званцев. Катя все время держала Олега за руку, как будто боялась, что он может куда-то испариться. Ну а Олег, ясное дело, руку свою у нее не отбирал… Пока не услышал имя Гургена. На этом месте Катиного рассказа он вдруг стал очень серьезным, и с него слетел весь романтический хмель ночной гонки и утренней встречи. Олег закурил (Катя отметила про себя, что курил он уже не «Приму», как в прошлую их встречу, а «Кэмел») и прошелся по комнате. — Так, Катюша, все будет хорошо, ничего не бойся! Мы все уладим. Но в Москве тебе оставаться нельзя. Быстро вещи собирай, поедешь с нами в Питер. — А… А как же квартира? — испуганно спросила Катерина. — Какая, к черту, квартира, ты что?! — взорвался было Олег, но тут же осекся и продолжил ласково и на тон ниже: — Собирайся быстрее, Катенька, нельзя ни минуты терять, бери только самое необходимое… Катерина завороженно кивнула и побежала в спальню, Олег зашел в кухню и кивнул плотному блондину: — Доктор, сходи смени Танцора. И внимательнее за подъездом смотри: если что — сразу по рации мне… Валить нам отсюда надо по-быстрому, пока в блудняк не влетели… А ты, Ветряк, пошуруй в холодильнике, насобирай нам чего-нибудь на дорогу, а то опять весь день не жрамши ехать будем… Как всякая нормальная женщина, Катя собирала «самое необходимое» долго, и Олег стал нервничать. Он хотел уже поторопить ее, когда запищал «воки-токи» в кармане его куртки. — Адвокат, похоже, к вам гости! Трое. — Понял, встретим! — И Олег отключил рацию. Его движения стали быстрыми и бесшумными. Званцев кивнул Танцору и Ветряку на дверь, и они заняли свои позиции в прихожей. Шепнув Кате, что все будет хорошо, Олег закрыл дверь в спальню, а сам замер у двери в гостиную. Звонок грянул в абсолютной тишине. Олег сделал Ветряку знак рукой, и тот открыл дверь. В квартиру вошли трое. Шедший впереди кавказец встретился глазами со Званцевым, но даже не успел удивиться. Танцор швырнул его навстречу Олегу, который отключил кавказца ударом вывернутой ступни в горло. Тот молча упал навзничь. Двое других гостей уже лежали лицами в пол, придерживаемые Ветряком и Танцором. Олег распорядился, чтобы всех трех затащили в гостиную, и позвал Катерину. — Эти приходили? — он кивнул на лежащие на полу фигуры. Двух мутноглазых Катя узнала сразу, а кавказца она видела впервые. — Вчера другой приходил, они его звали Резо… — Ясно! Давай, Катюша, допаковывайся быстрее, мы сейчас с гостями поговорим о своем, детском… Но Катерина как приросла к полу, глядя на зашевелившегося на полу кавказца. Олегу пришлось рявкнуть на нее, чтобы она ушла в спальню. Олег сел в кресло и подождал, пока кавказец встанет. — Ты, что ли, разборки тут ведешь? Ты кто? Один из мутноглазых вдруг заверещал: — Гиви, скажи этим фраерам… — но не успел договорить, потому что Ветряк сильно ударил его лицом об пол. — Тише ты, соседей разбудишь! сердито сказал Олег и, улыбнувшись, продолжил: — Стало быть — Гиви! Как в песне: «Гиви, Гиви любит женщин, пьет коньяк и ест сациви…» Гиви потер рукой горло и прохрипел, раскачиваясь: — Ты, фраер, за это ответишь… Потом смеяться будешь, когда шкурка твоя при тебе как пылесос работать начнет… Перед тем, как тебя запарафинят… Ты на кого руку поднял? Гиви вдруг резко развернулся, полоснул Танцора неведомо откуда появившейся финкой по руке и бросился было к двери, но замер, пробитый ножом, который метнул ему в спину Олег. Гиви медленно опустился на пол и начал сучить ногами. Олег подошел к нему и сел на корточки. — Кто тебя послал? По каким проблемам? Душу-то облегчи перед смертью, не быкуй… Гиви сплюнул кровавую пену и, повернув лицо к Олегу, захрипел: — Добивай, сука! Но мы тебя найдем, с живого шкуру снимать будем… Олег выдернул у него из спины нож и ударил им Гиви под сердце. Тот дернулся и затих. — Извини, генацвале, — сказал Званцев, вытирая лезвие об одежду убитого. — Ты все свои шкуры уже отсдирал. Олег прошел на кухню и зажег газ. Из спальни, где сидела Катя, не доносилось ни звука. — Давай сюда второго красавца, — крикнул Олег Танцору. У того, которого Танцор втащил в кухню, на правом веке было выколото слово «раб», а на левом — «КПСС». Когда он закрывал оба глаза, можно было прочитать «раб КПСС». — Что вы от девочки хотели, кто вас сюда послал?! — голос Званцева был страшен, но «раб КПСС» только ухмыльнулся. Тогда Олег быстро запихал ему в рот кухонное полотенце, заломил руку за спину и ткнул лицом в синее пламя горелки. Мутноглазвй «раб» дико замычал сквозь кляп. В квартире сразу запахло горелым мясом и палеными волосами. Олег поднял лицо «раба КПСС» из огня и вынул изо рта у него кляп: — Как свинью зажарю… Кто тебя послал сюда?! «Раб» забился в руках у Танцора и провыл: — Ничего, сучий фраер, скоро сам шашлыком станешь, когда Гурген в твою жопу шампур засовывать начнет… Сука-а-а!!! — И он завыл на одной ноте, дико и страшно. — Танцор, заткни его! — крикнул Олег, и через секунду душа «раба КПСС» навсегда покинула землю, на которой он столько лет грешил. Такой удар ребром ладони мог перебить стальной прут, не то что шею. — Зря ты так, — поморщился Званцев. — Можно было еще поговорить… Танцор пожал плечами — мол, не понял, босс. Званцев, морщась от вони, пошел к третьему гостю, которого держал Ветряк. — Значит, все-таки Гурген вас послал? — невесело спросил Званцев, подойдя вплотную к третьему. Тот отшатнулся от лица Олега, но Ветряк ткнул его в затылок. — Я не знаю ничего, клянусь! Я Гургена вообще, в натуре, один раз за жизнь видел, бля буду! А про соску… Ну, про телку эту, Резо сказал, что она деньгами насосана, а за ней должок… Я все расскажу, я помогать буду… — Ты как откликаешься? — Грека… — Скажите-ка мне, любезный Грека… — начал было Олег, но в кармане его куртки запищал «воки-токи». Званцев достал рацию и нажал кнопку, впустив квартиру искаженный эфиром голос Доктора: — Адвокат, давайте быстрее, здесь карусель какая-то начинается!… — Понял, уходим! — Олег сунул рацию обратно в карман и развел руками: — Извини, Грека, спешим мы! И кивнул Ветряку, который тычком ладони вбил Греке носовые хрящи в мозг. Званцев заскочил к Катерине в спальню. — Нужны большие чемоданы или сумки. Есть у тебя? Белая как мел, Катя кивнула и показала рукой на стенной шкаф. Там после переезда в Москву Вадим зачем-то хранил три огромных чемодана, которые, смеясь, называл «мечтой оккупанта». Олег выволок их в гостиную и начал с Ветряком укладывать в них трупы. Катя вынесла в прихожую две сумки со своими пожитками. Остолбеневшая, она остановилась, глядя на Танцора, который совершал в кухне какие-то странные движения над телом «раба КПСС». — Олежа, что он делает?… Мне страшно… Олег вытащил в прихожую два тяжелых чемодана, мельком глянул на кухню. — Не обращай внимания… Он Хаву Нагилу танцует. За это и погоняло свое получил, в Афгане еще… Как замочит кого-нибудь, обязательно должен Хаву Нагилу станцевать, танец такой еврейский… Пока не станцует — ничего не соображает, а потом — нормальным пацаном снова становится… Контуженный он… как и все мы… — Олег опустил глаза и пошел в кухню помогать Ветряку укладывать третий труп. А Танцор, не глядя на них, танцевал… Катю затошнило было от ужаса и неприятного запаха, витавшего в квартире, но она справилась с собой. «Ничего! — шептала она себе. — Ничего… Я выдержу. Я сильная». Номенклатурный дом еще спал, когда Катя, Олег и Танцор с Ветряком спустились в лифте на первый этаж. Была суббота, и ответственные работники отдыхали. Две свои сумки Катерина тащила сама, потому что руки мужчин были заняты более тяжелой поклажей. Швейцара дяди Гриши на месте, по счастью, не было, вместо него на стуле у двери подъезда лежала фуражка. Дядя Гриша, видимо, ушел попить чайку. Все это Катерина подмечала чисто машинально. Во дворе к ним бросились двое каких-то незнакомцев, вылезших из белой «Волги». Но Званцев с криком: «Держи!» — бросил чемодан под ноги одному, Ветряк таким же образом повалил второго, а Танцор швырнул свой чемодан сверху на этих двух упавших. Подхватив у Кати ее сумки, мужчины бросились к «мерседесу». Ветряк выключил дистанционную сигнализацию и сразу прыгнул за руль. Танцор сел с ним рядом, Катя и Олег забрались на заднее сиденье, и машина резко взяла с места… Доктор, сидевший за рулем стоявшего поодаль BMW, спокойно наблюдал, как двое сбитых с ног поднялись, отряхнулись, открыли чемоданы, помолчали, разглядывая содержимое, а потом защелкнули замки. После короткого совещания они подтащили чемоданы к белой «Волге» и втиснули два в багажник, а третий затолкали на заднее сиденье. Потом один сел за руль, а второй побежал к телефону-автомату. Доктор понял, что эти двое были не ментами — иначе они не стали бы запихивать трупы в машину. Доктор также догадался, что немедленной погони эти двое — кто бы они ни были — организовать не в состоянии. Поэтому он спокойно запустил мотор и поехал нагонять «мерседес» Адвоката. Стрелку они забили заранее — в самом начале Ленинградского шоссе… Катя плохо помнила дорогу в Ленинград. В «мерседесе» она выпила, обняла Олега и задремала… Впрочем, это, наверное, была не дрема, а скорее какой-то транс, потому что видения сна у нее мешались с явью: то она просыпалась, курила и разговаривала с Олегом, то вдруг вместо Олега возникал перед ней Челищев с какой-то странной улыбкой на губах. То ей что-то говорил Вадим — но что именно, она не могла расслышать… Как ни странно, Кате не было страшно. Все ее страхи остались в Москве, в прежней жизни. А сейчас она ехала в Ленинград, чтобы начать новую жизнь. Или вернуться к старой? У нее не было сил, чтобы спокойно проанализировать все произошедшее и спланировать будущее. Будь что будет, — решила она. А Олег, будто услышав ее мысли, обнял ее, прикоснулся к ее глазам губами, покачал немного, как ребенка, и прошептал: — Все будет хорошо! Вот увидишь — все самое страшное уже позади. Все будет теперь очень хорошо, Катюшка… На самом деле Олег вовсе не был стопроцентно уверен в том, что все будет именно хорошо, а не как-то иначе. Имя Гургена было ему знакомо, он знал, что этот человек в Москве — величина ничуть не меньшего калибра, чем Антибиотик в Ленинграде. Поэтому Званцев понимал, что если бы они хотя бы немного задержались в златоглавой, шансов на выживание у них не было бы совсем. Олег торопился поскорее увидеться с Виктором Палычем и успеть рассказать ему обо всех московских событиях. Тогда появился бы шанс, что Антибиотик не отдаст его с Катей Гургену. В основном Олег делал ставку на то, что Антибиотик с Гургеном недолюбливали друг друга, но эмоции эмоциями, а существуют еще и «понятия»… А по понятиям, Званцев без спроса вписался абсолютно не в свою тему, в чужую разборку… Единственное, на что оставалось нажимать, — это на то, что Катерина была «не при делах», а люди Гургена устроили совершенный «беспредел» и «западло», «нацепив» внаглую чужие проблемы на человека «левого»… Это могло сработать при условии, что все московские события не станут достоянием широких кругов братвы. Потому что в узком кругу такие люди, как Гурген, Антибиотик или, скажем, Сильвер из Свердловска чихать хотели на понятия, которые они трактовали всегда так, как удобно было им самим… Поэтому по приезде в Ленинград Олег отпустил Доктора, Танцора и Ветряка, щедро выдав им «проездные», «командировочные», «премиальные», и посоветовал представиться братве в кабачине, но не рассказывать, зачем в Москву ездили. Трое боевиков сразу задачу уяснили — не велит Адвокат браткам рассказывать! Нет проблем! Нам сказали, мы сделали, а голова путь болит у того, кто умный и книжки читает. Вдвоем с Катериной Олег поехал к Антибиотику на Васильевский остров. Виктор Палыч жил в роскошной стометровой квартире, бывшей коммуналке, которую никогда и ни за что не узнали бы те шестнадцать горемык, которые ютились здесь раньше. Квартира Антибиотика была уголком Запада в Советской России. Говорят, кто-то из заезжих воров в законе попытался как-то предъявить эту вызывающую роскошь Антибиотику, потому что не по воровским понятиям было жить в богатстве. Виктор Палыч якобы в ответ только презрительно скривил губу и ответил: «Это, любезный, вы у себя на воровских толковищах предъявы друг дружке делайте! А я не вор, я коммерсант и предприниматель, человек тихий, комфорт и покой любящий. И очень сердящийся на тех, кто на эту мою усладу стариковскую свое хайло разевает… Хайло-то ведь и зашить можно, чтобы не вякало…» И до вора дошло, потому что слушок про Антибиотика шел авторитетный, говорили, что людей он «перекусывает», как чашку чая выпивает. Кстати говоря, хоть и любил Виктор Палыч покряхтеть, поюродствовать, называя себя стариком, — был он вовсе не стар еще. Крепким он был мужичком лет за пятьдесят на вид. Впрочем, за те четыре года, что Олег Званцев знал Антибиотика, он ничуть не постарел и не изменился, так что черт его знает, сколько уже лет топтал Виктор Палыч нашу скорбную землю своими грешными ногами. А грешен был Антибиотик, нарушал, и неоднократно, все заповеди Христовы. И часто блудодейством грешил, с возрастом стал предпочитать либо приличных интеллигентных замужних дам, которых совращал деньгами долго и с умелостью, а потом, забавляясь, втаптывал в грязь; либо малолеточек совсем, да причем по паре сразу… Похотлив был Виктор Палыч, правду, видать, говорят, седина в голову — бес в ребро! «Как бы Антибиотик на Катю глаз свой не положил», — обеспокоенно подумал Званцев, подъезжая к серому дому на 13-й линии. Но, оглядев Катерину, успокоился. Она была явно не в лучшей форме — заревана, глаза красные, опухшие. Да все равно красива, конечно… Катя внимательно оглядела невысокого лысоватого человека с пронзительными серыми глазами, которого Олег почтительно назвал Виктором Палычем. Встречала Катя в своей жизни людей с такими глазами и умела интуитивно вести себя так, чтобы нравиться им, не нарушая дистанции. Вот и сейчас, поняв, что от этого лысоватого очень многое зависит, включила Катерина на полную мощность магнетизим своего обаяния. Олег с Виктором Палычем ушли в кабинет, оставив Катю в гостиной. Она присела на шикарнейший диван и стала прислушиваться к глухим голосам, доносившимся из кабинета. А там шел интересный разговор. Сначала говорил Олег, а Антибиотик слушал его с совершенно непроницаемым лицом. Когда Званцев наконец замолчал, Виктор Палыч налил себе коньячку (Олегу не предложил) и задумчиво протянул: — М-да… Веселенькие истории ты на ночь рассказываешь… Совсем не жалеешь старика… Антибиотик вдруг хищно прищурился и дернул губой над клыком: — Что же… Гончарова я помню. Способный был делец. Когда-то… — и, помолчав, спросил: — А скажи-ка мне, Адвокат, по совести — зачем тебе-то нужна эта баба? Олег внутренне весь напрягся и тяжело катнул желваки под небритыми щеками: — Это не баба. Это… Я за нее пол-Москвы вырежу! — М-да? — Было видно, что Антибиотик что-то очень быстро просчитывает в уме, взвешивая плюсы и минусы различных вариантов своего решения. Наконец он ласково улыбнулся Олегу: — Ну-ну, не кипятись! Пол-Москвы, говоришь? Пол-Москвы не надо, лишнее это, но кое-кто в златоглавой действительно зарвался. Ну да об этом после. А сейчас… Званцев вздрогнул от резкого телефонного звонка и сам про себя удивился предельной натянутости своих нервов. Звонок был междугородным, и инстинкт выжившего фронтовика подсказал Олегу, что звонит Гурген. Званцев хотел было встать и выйти из кабинета, но Антибиотик жестом остановил его и переключил телефонный аппарат на громкую «беструбочную» связь. В кабинете раздался чуть искаженный расстоянием и помехами уверенный голос с плавающим грузинским акцентом: — Приветствую тебя, дарагой! Как дыла, как здоровье? — О! С Божьей помощью, — бодро ответил Виктор Палыч. — День добрый, а как твои дела? Как столица? — Шумыт сталица, да… — А как здоровье? — Тваими малытвами, дарагой. Все слава Богу, да вот малчики твои мыня агарчили. Приехали в чужой город, нанимаешь, на двух машинах, напачкали и соскочили, не прибрав, не рассчитавшись. Антибиотик скосил глаз на Олега, который стиснул зубы так крепко, что их аж заломило. — Так молодые, озоруют, резвятся, что им… — Неправильное озорство, — голос в Москве чуть загустел и приподнялся в тоне. — Ответить придется, да… Ласковые тона в голосе Антибиотика тут же пошли на снижение: — Зачем так сразу? Ребятки правильно поступили, от хулиганов девушку спасли. — Э-э… Ты меня нэ понимаешь, дарагой. Хорошие луди были, да… Братва волнуется, недовольные есть, успокоить надо… — Что ж… У нас пацаны серьезные, и тоже очень недовольны московским гостеприимством… А Катерина Дмитриевна с нами работает, обижать нельзя… Олег снова вздрогнул. Он был готов поклясться, что не называл Антибиотику Катиного отчества. В Москве возникла недолгая пауза. — Пачиму мы раньше не знали, а? Антибиотик горестно вздохнул в трубку, подмигнув Олегу: — Все мы, к сожалению, узнаем все не сразу, а постепенно. А может, к счастью это. Я вот тоже не сразу узнал, что твои в Твери с чухонцев получают… Видимо, для Гургена это было большим сюрпризом, потому что он замолчал. И только после длительной паузы сказал: — Э-э… Мы поняли друг друга, дарагой. Прыятно пабиседовать с умным чэловеком, да… Будишь в Москве — для хорошего человека всегда настоящая «Хванчкара» найдется… Будь здоров, дарагой… «Хванчкара», кстати говоря, была любимым вином Антибиотика. — О! Ну после такого обещания — буду непременно. Как-нибудь. Только вот с делами разберусь… Удачи тебе, дорогой… И связь прервалась. Званцев почувствовал, как под свитером его рубашка прилипла к телу. Виктор Палыч еле заметно усмехнулся: — Ну, Адвокат, пойдем к твоей избраннице, а то она поди заждалась, тем более с дороги вы… Когда мужчины вышли из кабинета, Катя резко вскочила с дивана навстречу. «Ну что вы, Катенька, сидите», — запротивился было Антибиотик, но Катерина увидела, что ему было приятно. Виктор Палыч ласково глядел на Олега и Катю: ни дать ни взять — посаженый отец на свадьбе, а по совместительству — опекун-затейник. — Ну что, молодые люди, живите в радости. Отдохните чуток — и за работу. Работать надо, а не воевать! Любовь, она ведь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. А сейчас самое время дела делать… У Кати комок подступил к горлу, потому что именно эту фразу точно с такой же интонацией любил последний год повторять Вадим Петрович Гончаров. Вот так Катерина вернулась в Ленинград. Жить она стала у Олега — сначала Кате было слишком страшно ехать к матери, ну а потом… В первые дни после бегства из Москвы Олег возился с ней, как с заболевшим ребенком: никуда не отходил, кормил чуть ли не с ложечки, приволок в дом кучу разного фирменного шмотья, большая часть которого Катерине, естественно, не подошла — либо по размеру, либо по стилю. Жил Званцев теперь на Петроградской стороне в большой, но абсолютно неухоженной квартире. Поначалу, конечно, ни о каком сексе между ними не могло быть и речи — слишком силен был шок, пережитый Катей. Но мало-помалу природа начинала брать свое — им ведь было-то всего ничего, по двадцать пять лет. Однажды с утра Олег, одуревший от изнурительных ночных эротических видений, зашел в ванную (зашел в чем спал, а спать он еще в армии привык абсолютно голым), а там Катерина в таком же наряде — душ принимать собралась — стояла, вся выгнувшись, как кошка, и хлопала глазами… Короче, душ они уже потом приняли вместе и совершенно не торопились выбираться из ванной, игнорируя надрывавшийся в прихожей телефон. В реальный мир, правда, вернуться все-таки пришлось, когда кто-то забарабанил по входной двери с явным намерением ее в конце концов высадить. Олег чертыхнулся, оторвался от мокрой стонущей Катерины и, намотав полотенце вокруг бедер, побежал открывать дверь, прихватив по привычке с тумбочки в прихожей свой ТТ. thelib.ru Читать книгу Адвокат Андрея Константинова : онлайн чтение
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц] – Господи, вразуми! – лихорадочно шептала она, но вразумление не наступало. Катя заплакала и отхлебнула еще коньяку. Внезапно она почувствовала, как страшная усталость наваливается на нее, буквально выключая сознание. Из последних сил она добрела до спальни и упала ничком, не раздеваясь, на кровать. Она проснулась словно от толчка, зная, что нужно делать. В коротком сне она увидела лицо человека, который может ее спасти. Олег Званцев. После той памятной ночи он всегда присылал ей поздравительные открытки на Новый год, на Восьмое марта и на День рождения. В предпоследней открытке Олег написал номер телефона, по которому его всегда можно найти – в любое время, как он написал… Где же эта открытка, неужели она ее выбросила? Катя судорожно рылась в своем письменном столе, выворачивая содержимое ящиков прямо на пол… Вот она! Дважды Катя не могла правильно набрать номер телефона – слишком тряслись пальцы. Когда на другом конце провода она услышала незнакомый мужской голос, у нее упало сердце. – Алло? – Позовите, пожалуйста, Олега Андреевича Званцева. – Кого? – Званцева. Званцева Олега!!! – А кто его спрашивает? – Это из Москвы… Катя… Екатерина Гончарова… Нет, Шмелева… Он поймет… Это очень, очень срочно… Голос в Ленинграде немного отдалился от трубки, но Катя, напрягшись, сумела расслышать: «Адвоката спрашивают… Из Москвы… Шмелева какая-то… Через час?..» – Алло, девушка, он отъехал, будет только через час примерно. Он ваш телефон знает? – Знает! Но вы все равно запишите, пожалуйста, это очень, очень срочно. И важно! Для него… Следующие полтора часа Катя переходила от надежды к отчаянию, не сводя глаз с молчавшего телефона. Когда она уже протянула руку к трубке, чтобы попытаться вновь пробиться в Ленинград, телефон резко зазвонил. – Да?! – в этом коротком выкрике была вся ее боль и надежда. – Катя! Катюша, что случилось?! Услышав голос Олега, Катерина залилась слезами от облегчения и ничего не могла сказать. – Катя, что случилось, почему ты плачешь, что с тобой?! – надрывался в Ленинграде Олег. Еле справившись с рыданиями, Катя закричала в трубку: – Олеженька, родной, спаси меня!.. Вадима убили… Приезжай срочно, умоляю, если ты меня не вытащишь отсюда, меня завтра убьют и… И я не знаю, что еще со мной сделают… Они от меня деньги требуют, а я не знаю, откуда их взять. Сегодня приходили трое – сказали, завтра снова придут… Помоги, Олеженька!.. Олег пытался что-то расспросить, но Катерина только рыдала и умоляла спасти ее. Поняв, что в Москве действительно происходит что-то странное, Званцев решил не терять времени на бесполезные расспросы. В конце концов, Катерина звала его на помощь, и это было главным. Она звала его, а он столько лет этого ждал… Ночной гонки из Ленинграда в Москву Катя, конечно, не видела. А посмотреть было на что. Взяв с собой троих самых преданных и надежных своих людей, Олег сумел выехать уже через полчаса после звонка Катерины. «Мерседес» и «BMW», казалось, не ехали по шоссе – они просто летели. Ну как обойтись русскому без быстрой езды, а особенно если он спешит на помощь любимой женщине! Ах какая это была гонка… В восемь тридцать утра Олег уже звонил в ту самую дверь, которую закрыл за собой с горечью почти четыре года назад. Нажав на звонок, Олег тут же отстучал в дверь морзянкой «семерку» – их старый, еще школьный, условный сигнал. Не спавшая всю ночь Катерина сразу же открыла дверь и без слов буквально упала Олегу на руки. Двое спутников Олега, Ветряк и Доктор, смущенно затолкались в прихожей (третьего, Танцора, они оставили смотреть за машинами и обстановкой во дворе). У Кати не было сил на слезы, ее просто трясло, а Олег обнимал ее, прижимал к своей груди и шептал успокаивающе: – Катенька моя, все будет хорошо, все будет хорошо… Наконец Катерина взяла себя в руки, повела гостей на кухню и предложила им кофе. Олег пить кофе на кухне отказался, взял свою кружку и повел Катю в гостиную, чуть смущенно улыбнувшись «браткам», которые с деликатной невозмутимостью разглядывали кухонный интерьер. В гостиной Званцев сел на диван, шумно отхлебнул из кружки, которую держал двумя руками, и приготовился слушать Катерину. А она стала рассказывать ему все с самого начала – сбивчиво, путано, но Олег понял главное. Не рассказала Катя ему только о двух вещах – о том, что она родила сына, и о том счете в Швейцарии, о котором теперь знала только она… Катя была уже достаточно умудрена житейским опытом, чтобы припрятать на всякий случай пару козырей в рукаве. Да и не знала она, как Олег воспринял бы известие о сыне, особенно в такой вот обстановке… Да и счет этот… Успеется, решила про себя Катерина. Она практически полностью пришла в себя, словно впитав силу и уверенность, которые буквально источал Званцев. Катя все время держала Олега за руку, как будто боялась, что он может куда-то испариться. Ну а Олег, ясное дело, руку свою у нее не отбирал… Пока не услышал имя Гургена. На этом месте Катиного рассказа он вдруг стал очень серьезным, и с него слетел весь романтический хмель ночной гонки и утренней встречи. Олег закурил (Катя отметила про себя, что курил он уже не «Приму», как в прошлую их встречу, а «Кэмел») и прошелся по комнате. – Так, Катюша, все будет хорошо, ничего не бойся! Мы все уладим. Но в Москве тебе оставаться нельзя. Быстро вещи собирай, поедешь с нами в Питер. – А… А как же квартира? – испуганно спросила Катерина. – Какая, к черту, квартира, ты что?! – взорвался было Олег, но тут же осекся и продолжил ласково и на тон ниже: – Собирайся быстрее, Катенька, нельзя ни минуты терять, бери только самое необходимое… Катерина завороженно кивнула и побежала в спальню, Олег зашел на кухню и кивнул плотному блондину: – Доктор, сходи смени Танцора. И внимательнее за подъездом смотри: если что – сразу по рации мне… Валить нам отсюда надо по-быстрому, пока в блудняк22 Блудняк – мутная, мерзкая ситуация (жарг.). [Закрыть] не влетели… А ты, Ветряк, пошуруй в холодильнике, насобирай нам чего-нибудь на дорогу, а то опять весь день не жравши ехать будем… Как всякая нормальная женщина, Катя собирала «самое необходимое» долго, и Олег стал нервничать. Он хотел уже поторопить ее, когда запищал «воки-токи» в кармане его куртки. – Адвокат, похоже, к вам гости! Трое. – Понял, встретим! – И Олег отключил рацию. Его движения стали быстрыми и бесшумными. Званцев кивнул Танцору и Ветряку на дверь, и они заняли свои позиции в прихожей. Шепнув Кате, что все будет хорошо, Олег закрыл дверь в спальню, а сам замер у двери в гостиную. Звонок грянул в абсолютной тишине. Олег сделал Ветряку знак рукой, и тот открыл дверь. В квартиру вошли трое. Шедший впереди кавказец встретился глазами со Званцевым, но даже не успел удивиться. Танцор швырнул его навстречу Олегу, который отключил кавказца ударом вывернутой ступни в горло. Тот молча упал навзничь. Двое других гостей уже лежали лицами в пол, придерживаемые Ветряком и Танцором. Олег распорядился, чтобы всех троих затащили в гостиную, и позвал Катерину. – Эти приходили? – Он кивнул на лежащие на полу фигуры. Двух мутноглазых Катя узнала сразу, а кавказца она видела впервые. – Вчера другой приходил, они его звали Резо… – Ясно! Давай, Катюша, допаковывайся быстрее, мы сейчас с гостями поговорим о своем, детском… Но Катерина как приросла к полу, глядя на зашевелившегося на полу кавказца. Олегу пришлось рявкнуть на нее, чтобы она ушла в спальню. Олег сел в кресло и подождал, пока кавказец встанет. – Ты, что ли, разборки тут ведешь? Ты кто? Один из мутноглазых вдруг заверещал: – Гиви, скажи этим фраерам… – но не успел договорить, потому что Ветряк сильно ударил его лицом об пол. – Тише ты, соседей разбудишь! – сердито сказал Олег и, улыбнувшись, продолжил: – Стало быть – Гиви! Как в песне: «Гиви, Гиви любит женщин, пьет коньяк и ест сациви…» Гиви потер рукой горло и прохрипел, раскачиваясь: – Ты, фраер, за это ответишь… Потом смеяться будешь, когда шкурка твоя при тебе как пылесос работать начнет… Перед тем, как тебя запарафинят… Ты на кого руку поднял? Гиви вдруг резко развернулся, полоснул Танцора неведомо откуда появившейся финкой по руке и бросился было к двери, но замер, пробитый ножом, который метнул ему в спину Олег. Гиви медленно опустился на пол и начал сучить ногами. Олег подошел к нему и сел на корточки. – Кто тебя послал? По каким проблемам? Душу-то облегчи перед смертью, не быкуй… Гиви сплюнул кровавую пену и, повернув лицо к Олегу, захрипел: – Добивай, сука! Но мы тебя найдем, с живого шкуру снимать будем… Олег выдернул у него из спины нож и ударил им Гиви под сердце. Тот дернулся и затих. – Извини, генацвале, – сказал Званцев, вытирая лезвие об одежду убитого. – Ты все свои шкуры уже отсдирал. Олег прошел на кухню и зажег газ. Из спальни, где сидела Катя, не доносилось ни звука. – Давай сюда второго красавца, – крикнул Олег Танцору. У того, которого Танцор втащил в кухню, на правом веке было выколото слово «раб», а на левом – «КПСС». Когда он закрывал оба глаза, можно было прочитать «раб КПСС». – Что вы от девочки хотели, кто вас сюда послал?! – Голос Званцева был страшен, но «раб КПСС» только ухмыльнулся. Тогда Олег быстро запихал ему в рот кухонное полотенце, заломил руку за спину и ткнул лицом в синее пламя горелки. Мутноглазый «раб» дико замычал сквозь кляп. В квартире сразу запахло горелым мясом и палеными волосами. Олег поднял лицо «раба КПСС» из огня и вынул изо рта у него кляп: – Как свинью зажарю… Кто тебя послал сюда?! «Раб» забился в руках у Танцора и провыл: – Ничего, сучий фраер, скоро сам шашлыком станешь, когда Гурген в твою жопу шампур засовывать начнет… Су-ка-а-а!!! – И он завыл на одной ноте, дико и страшно. – Танцор, заткни его! – крикнул Олег, и через секунду душа «раба КПСС» навсегда покинула землю, на которой он столько лет грешил. Такой удар ребром ладони мог перебить стальной прут, не то что шею. – Зря ты так, – поморщился Званцев. – Можно было еще поговорить… Танцор пожал плечами – мол, не понял, босс. Званцев, морщась от вони, пошел к третьему гостю, которого держал Ветряк. – Значит, все-таки Гурген вас послал? – невесело спросил Званцев, подойдя вплотную к третьему. Тот отшатнулся от лица Олега, но Ветряк ткнул его в затылок. – Я не знаю ничего, клянусь! Я Гургена вообще, в натуре, один раз за жизнь видел, бля буду! А про соску… Ну про телку эту, Резо сказал, что она деньгами насосана, а за ней должок… Я все расскажу, я помогать буду… – Ты как откликаешься? – Грека… – Скажите-ка мне, любезный Грека… – начал было Олег, но в кармане его куртки запищал «воки-токи». Званцев достал рацию и нажал кнопку, впустив в квартиру искаженный эфиром голос Доктора: – Адвокат, давайте быстрее, здесь карусель какая-то начинается!.. – Понял, уходим! – Олег сунул рацию обратно в карман и развел руки: – Извини, Грека, спешим мы! И кивнул Ветряку, который тычком ладони вбил Греке носовые хрящи в мозг. Званцев заскочил к Катерине в спальню. – Нужны большие чемоданы или сумки. Есть у тебя? Белая как мел, Катя кивнула и показала рукой на стенной шкаф. Там после переезда в Москву Вадим зачем-то хранил три огромных чемодана, которые, смеясь, называл «мечтой оккупанта». Олег выволок их в гостиную и начал с Ветряком укладывать в них трупы. Катя вынесла в прихожую две сумки со своими пожитками. Остолбеневшая, она остановилась, глядя на Танцора, который совершал в кухне какие-то странные движения над телом «раба КПСС». – Олежа, что он делает?.. Мне страшно… Олег вытащил в прихожую два тяжелых чемодана, мельком глянул на кухню. – Не обращай внимания… Он Хаву Нагилу танцует. За это и погоняло23 Погоняло – прозвище (жарг.). [Закрыть] свое получил, в Афгане еще… Как замочит кого-нибудь, обязательно должен Хаву Нагилу станцевать, танец такой еврейский… Пока не станцует – ничего не соображает, а потом – нормальным пацаном снова становится… Контуженный он… как и все мы… – Олег опустил взгляд и пошел в кухню помогать Ветряку укладывать третий труп. А Танцор, не глядя на них, танцевал… Катю затошнило было от ужаса и неприятного запаха, витавшего в квартире, но она справилась с собой. «Ничего! – шептала она себе. – Ничего… Я выдержу. Я сильная». Номенклатурный дом еще спал, когда Катя, Олег и Танцор с Ветряком спустились в лифте на первый этаж. Была суббота, и ответственные работники отдыхали. Две свои сумки Катерина тащила сама, потому что руки мужчин были заняты более тяжелой поклажей. Швейцара дяди Гриши на месте, по счастью, не было, вместо него на стуле у двери подъезда лежала фуражка. Дядя Гриша, видимо, ушел попить чайку. Все это Катерина подмечала чисто машинально. Во дворе к ним бросились двое каких-то незнакомцев, вылезших из белой «Волги». Но Званцев с криком: «Держи!» – бросил чемодан под ноги одному, Ветряк таким же образом повалил второго, а Танцор швырнул свой чемодан сверху на этих двух упавших. Подхватив у Кати ее сумки, мужчины бросились к «мерседесу». Ветряк выключил дистанционную сигнализацию и сразу прыгнул за руль. Танцор сел с ним рядом, Катя и Олег забрались на заднее сиденье, и машина резко взяла с места… Доктор, сидевший за рулем стоявшего поодаль «BMW», спокойно наблюдал, как двое сбитых с ног поднялись, отряхнулись, открыли чемоданы, помолчали, разглядывая содержимое, а потом защелкнули замки. После короткого совещания они подтащили чемоданы к белой «Волге» и втиснули два в багажник, а третий затолкали на заднее сиденье. Потом один сел за руль, а второй побежал к телефону-автомату. Доктор понял, что эти двое были не ментами – иначе они не стали бы запихивать трупы в машину. Доктор также догадался, что немедленной погони эти двое – кто бы они ни были – организовать не в состоянии. Поэтому он спокойно запустил мотор и поехал нагонять «мерседес» Адвоката. Стрелку они забили заранее – в самом начале Ленинградского шоссе… Катя плохо помнила дорогу в Ленинград. В «мерседесе» она выпила, обняла Олега и задремала… Впрочем, это, наверное, была не дрема, а скорее какой-то транс, потому что видения сна у нее мешались с явью: то она просыпалась, курила и разговаривала с Олегом, то вдруг вместо Олега возникал перед ней Челищев с какой-то странной улыбкой на губах. То ей что-то говорил Вадим – но что именно, она не могла расслышать… Как ни странно, Кате не было страшно. Все ее страхи остались в Москве, в прежней жизни. А сейчас она ехала в Ленинград, чтобы начать новую жизнь. Или вернуться к старой? У нее не было сил, чтобы спокойно проанализировать все произошедшее и спланировать будущее. «Будь что будет», – решила она. А Олег, будто услышав ее мысли, обнял ее, прикоснулся к ее глазам губами, покачал немного, как ребенка, и прошептал: – Все будет хорошо! Вот увидишь – все самое страшное уже позади. Все будет теперь очень хорошо, Катюшка… На самом деле Олег вовсе не был стопроцентно уверен в том, что все будет именно хорошо, а не как-то иначе. Имя Гургена было ему знакомо, он знал, что этот человек в Москве – величина ничуть не меньшего калибра, чем Антибиотик в Ленинграде. Поэтому Званцев понимал, что если бы они хотя бы немного задержались в златоглавой, шансов на выживание у них не было бы совсем. Олег торопился поскорее увидеться с Виктором Палычем и успеть рассказать ему обо всех московских событиях. Тогда появился бы шанс, что Антибиотик не отдаст его с Катей Гургену. В основном, Олег делал ставку на то, что Антибиотик с Гургеном недолюбливали друг друга, но эмоции эмоциями, а существуют еще и «понятия»… А по понятиям, Званцев без спроса вписался абсолютно не в свою тему, в чужую разборку… Единственное, на что оставалось нажимать, – это на то, что Катерина была «не при делах», а люди Гургена устроили совершенный «беспредел» и «западло», «нацепив» внаглую чужие проблемы на человека «левого»… Это могло сработать при условии, что все московские события не станут достоянием широких кругов братвы. Потому что в узком кругу такие люди, как Гурген, Антибиотик или, скажем, Сильвер из Свердловска, чихать хотели на «понятия», которые они трактовали всегда так, как удобно было им самим… Поэтому по приезде в Ленинград Олег отпустил Доктора, Танцора и Ветряка, щедро выдав им «проездные», «командировочные», «премиальные», и посоветовал представиться братве в кабачине, но не рассказывать, зачем в Москву ездили. Трое боевиков сразу задачу уяснили – не велит Адвокат браткам рассказывать! Нет проблем! Нам сказали, мы сделали, а голова пусть болит у того, кто умный и книжки читает. Вдвоем с Катериной Олег поехал к Антибиотику на Васильевский остров. Виктор Палыч жил в роскошной стометровой квартире, бывшей коммуналке, которую никогда и ни за что не узнали бы те шестнадцать горемык, которые ютились здесь раньше. Квартира Антибиотика была уголком Запада в Советской России. Говорят, кто-то из заезжих воров в законе попытался как-то предъявить24 Предъявить – обвинить (жарг.). [Закрыть] эту вызывающую роскошь Антибиотику, потому что не по воровским понятиям было жить в богатстве. Виктор Палыч якобы в ответ только презрительно скривил губу и ответил: «Это, любезный, вы у себя на воровских толковищах предъявы друг дружке делайте! А я не вор, я коммерсант и предприниматель, человек тихий, комфорт и покой любящий. И очень сердящийся на тех, кто на эту мою усладу стариковскую свое хайло разевает… Хайло-то ведь и зашить можно, чтобы не вякало…» И до вора дошло, потому что слушок про Антибиотика шел авторитетный, говорили, что людей он «перекусывает», как чашку чаю выпивает. Кстати говоря, хоть и любил Виктор Палыч покряхтеть, поюродствовать, называя себя стариком, – был он вовсе не стар еще. Крепким он был мужичком лет за пятьдесят на вид. Впрочем, за те четыре года, что Олег Званцев знал Антибиотика, он ничуть не постарел и не изменился, так что черт его знает, сколько уже лет топтал Виктор Палыч нашу скорбную землю своими грешными ногами. А грешен был Антибиотик, нарушал, и неоднократно, все заповеди Христовы. И часто блудодейством грешил, с возрастом стал предпочитать либо приличных интеллигентных замужних дам, которых совращал деньгами долго и с умелостью, а потом, забавляясь, втаптывал в грязь; либо малолеточек совсем, да причем по паре сразу… Похотлив был Виктор Палыч, правду, видать, говорят, седина в голову – бес в ребро! «Как бы Антибиотик на Катю глаз свой не положил», – обеспокоенно подумал Званцев, подъезжая к серому дому на 13-й линии. Но, оглядев Катерину, успокоился. Она была явно не в лучшей форме – заревана, глаза красные, опухшие. Да все равно красива, конечно… Катя внимательно оглядела невысокого лысоватого человека с пронзительными серыми глазами, которого Олег почтительно назвал Виктором Палычем. Встречала Катя в своей жизни людей с такими глазами и умела интуитивно вести себя так, чтобы нравиться им, не нарушая дистанции. Вот и сейчас, поняв, что от этого лысоватого очень многое зависит, включила Катерина на полную мощность магнетизм своего обаяния. Олег с Виктором Палычем ушли в кабинет, оставив Катю в гостиной. Она присела на шикарнейший диван и стала прислушиваться к глухим голосам, доносившимся из кабинета. А там шел интересный разговор. Сначала говорил Олег, а Антибиотик слушал его с совершенно непроницаемым лицом. Когда Званцев наконец замолчал, Виктор Палыч налил себе коньячку (Олегу не предложил) и задумчиво протянул: – М-да… Веселенькие истории ты на ночь рассказываешь… Совсем не жалеешь старика… – Антибиотик вдруг хищно прищурился и дернул губой над клыком: – Что же… Гончарова я помню. Способный был делец. Когда-то… – и, помолчав, спросил: – А скажи-ка мне, Адвокат, по совести – зачем тебе-то нужна эта баба? Олег внутренне весь напрягся и тяжело катнул желваки под небритыми щеками: – Это не баба. Это… Я за нее пол-Москвы вырежу! – М-да? – Было видно, что Антибиотик что-то очень быстро просчитывает в уме, взвешивая плюсы и минусы различных вариантов своего решения. Наконец он ласково улыбнулся Олегу: – Ну-ну, не кипятись! Пол-Москвы, говоришь? Пол-Москвы не надо, лишнее это, но кое-кто в златоглавой действительно зарвался. Ну да об этом после. А сейчас… Званцев вздрогнул от резкого телефонного звонка и сам про себя удивился предельной натянутости своих нервов. Звонок был междугородным, и инстинкт выжившего фронтовика подсказал Олегу, что звонит Гурген. Званцев хотел было встать и выйти из кабинета, но Антибиотик жестом остановил его и переключил телефонный аппарат на громкую беструбочную связь. В кабинете раздался чуть искаженный расстоянием и помехами уверенный голос с плавающим грузинским акцентом: – Приветствую тебя, дарагой! Как дыла, как здоровье? – О! С Божьей помощью, – бодро ответил Виктор Палыч. – День добрый, а как твои дела? Как столица? – Шумыт станица, да… – А как здоровье? – Тваими малытвами, дарагой. Все слава Богу, да вот малчики твои мыня агарчили. Приехали в чужой город, панимаешь, на двух машинах, напачкали и соскочили, не прибрав, не рассчитавшись. Антибиотик скосил глаз на Олега, который стиснул зубы так крепко, что их аж заломило. – Так молодые, озоруют, резвятся, что им… – Нэправильное озорство, – голос в Москве чуть загустел и приподнялся в тоне. – Ответить придется, да… Ласковые тона в голосе Антибиотика тут же пошли на снижение: – Зачем так сразу? Ребятки правильно поступили, от хулиганов девушку спасли. – Э-э… Ты меня нэ понимаешь, дарагой. Хорошие луди были, да… Братва волнуется, недовольные есть, успокоить надо… – Что ж… У нас пацаны серьезные и тоже очень недовольны московским гостеприимством… А Катерина Дмитриевна с нами работает, обижать нельзя… Олег вздрогнул. Он был готов поклясться, что не называл Антибиотику Катиного отчества. В Москве возникла недолгая пауза. – Пачиму мы раньше не знали, а? Антибиотик горестно вздохнул в трубку, подмигнув Олегу: – Все мы, к сожалению, узнаем все не сразу, а постепенно. А может, к счастью это. Я вот тоже не сразу узнал, что твои в Твери с чухонцев получают… Видимо, для Гургена это было большим сюрпризом, потому что он замолчал. И только после длительной паузы сказал: – Э-э… Мы поняли друг друга, дарагой. Прыятно пабиседовать с умным чэловеком, да… Будишь в Москве – для хорошего человека всегда настоящая «Хванчкара» найдется… Будь здоров, дарагой… «Хванчкара», кстати говоря, была любимым вином Антибиотика. – О! Ну после такого обещания – буду непременно. Как-нибудь. Только вот с делами разберусь… Удачи тебе, дорогой… И связь прервалась. Званцев почувствовал, как под свитером его рубашка прилипла к телу. Виктор Палыч еле заметно усмехнулся: – Ну, Адвокат, пойдем к твоей избраннице, а то она поди заждалась, тем более с дороги вы… Когда мужчины вышли из кабинета, Катя резко вскочила с дивана навстречу. «Ну что вы, Катенька, сидите», – запротивился было Антибиотик, но Катерина увидела, что ему было приятно. Виктор Палыч ласково глядел на Олега и Катю: ни дать ни взять – посаженый отец на свадьбе, а по совместительству – опекун-затейник. – Ну что, молодые люди, живите в радости. Отдохните чуток – и за работу. Работать надо, а не воевать! Любовь, она ведь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. А сейчас самое время дела делать… У Кати комок подступил к горлу, потому что именно эту фразу точно с такой же интонацией любил последний год повторять Вадим Петрович Гончаров. Вот так Катерина вернулась в Ленинград. Жить она стала у Олега – сначала Кате было слишком страшно ехать к матери, ну а потом… В первые дни после бегства из Москвы Олег возился с ней, как с заболевшим ребенком: никуда не отходил, кормил чуть ли не с ложечки, приволок в дом кучу разного фирменного шмотья, большая часть которого Катерине, естественно, не подошла – либо по размеру, либо по стилю. Жил Званцев теперь на Петроградской стороне в большой, но абсолютно неухоженной квартире. Поначалу, конечно, ни о каком сексе между ними не могло быть и речи – слишком силен был шок, пережитый Катей. Но мало-помалу природа начинала брать свое – им ведь было-то всего ничего, по двадцать пять лет. Однажды с утра Олег, одуревший от изнурительных ночных эротических видений, зашел в ванную (зашел в чем спал, а спать он еще в армии привык абсолютно голым), а там Катерина в таком же наряде – душ принимать собралась – стояла, вся выгнувшись, как кошка, и хлопала глазами… Короче, душ они уже потом приняли вместе и совершенно не торопились выбираться из ванной, игнорируя надрывавшийся в прихожей телефон. В реальный мир, правда, вернуться все-таки пришлось, когда кто-то забарабанил по входной двери с явным намерением ее в конце концов высадить. Олег чертыхнулся, оторвался от мокрой стонущей Катерины и, намотав полотенце вокруг бедер, побежал открывать дверь, прихватив по привычке с тумбочки в прихожей свой ТТ. На лестничной площадке стояли встревоженные Танцор с Доктором. Подозрительно оглядев Олега (а видок у него был, прямо скажем, странноватый – голый, мокрый, с абсолютно глупой и счастливой улыбкой и с пистолетом в руке), Доктор спросил: – Адвокат, ты в порядке? У нас же стрелка сегодня с Ваней Витебским. Мы тебе звоним, стучим… Стряслось что? Олег вытер рукой лоб и, не приглашая Танцора с Доктором в квартиру, ответил: – Я это… приболел малость. Смотайтесь сами, поговорите… Ты же в курсе проблемы? А мне отлежаться надо. И он захлопнул дверь перед обалдевшими братками, которые только покрутили головами, постояли в недоумении и потопали вниз по лестнице под аккомпанемент страстных стонов, слышных даже через двери… Так они и зажили. На этот раз у Катерины не было никаких иллюзий относительно «работы» Олега. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что он был бандитом или, как тогда говорили, рэкетиром. Впрочем, говорили об этом тогда, в 1988 году, еще мало… О Сергее они условились не вспоминать. Они знали, что Челищев работает в прокуратуре, и не хотели ломать ему жизнь своим появлением из прошлого. Антибиотик постоянно искал новые контакты в правоохранительных органах, спрашивал Званцева и Катерину об их бывших однокурсниках, но они отговаривались тем, что связи все утратили – слишком давно, мол, все это было. Виктор Палыч намекал, что для пользы дела связи-то можно было бы и возобновить, особенно если кто-то уже вырос, но сильно на Олега с Катей до поры не давил, так – посмеивался… А они твердо решили про Сергея не рассказывать. – Пусть лучше Серега считает, что я погиб, а ты в Москве, – сказал как-то ночью в постели Олег жене на ухо. Катерина ничего не ответила, только с внезапной неприязнью оттолкнула руку Олега. Они оформили брак лишь осенью 1991 года, когда Олег буквально припер Катерину к стенке, надоедая ей своими требованиями «оформить отношения, как у людей». Катя стала настоящим наркотиком для Званцева, он страшно ревновал ее и баловал, а она… Она вертела им, как хотела, и он, похоже, почти не догадывался об этом. Катерина стала его настоящим ангелом-хранителем. Она гораздо лучше его разбиралась в интригах теневого мира и была полностью в курсе всех дел команды Адвоката. В свое время Вадим научил ее играть по правилам «команды мастеров», а уровень Званцева на момент Катиного возвращения в Петербург еле-еле дотягивал до «первой лиги». Катя давала советы Олегу осторожно, так, чтобы не насторожить Антибиотика, который, как быстро поняла Катерина, любил управлять людьми втемную и не терпел рядом с собой игроков одного с собой класса. Катя старалась повысить и уровень общей культуры Званцева, буквально заставила его читать книги, таскала по выставкам и театрам. Братва посмеивалась над переменами в образе жизни Адвоката, но лишь за его спиной, потому что заводился Олег моментально, особенно если улавливал хоть малейший намек на насмешку над Катериной. А заводки Адвоката могли кончиться для шутников очень печально, и все это хорошо знали, благо пара прецедентов, как говорится, имела место быть… Катя, впрочем, быстро сама «вошла в авторитет», потому что не раз и не два уберегла Званцева и его братков от реальной опасности там, где ее даже не видели… Братва привыкла называть Катю Катериной Дмитриевной, хотя многие из боевиков Адвоката были старше его самого и его красавицы жены. Привык Званцев слушаться Катю, и все у него шло хорошо, богател он, «поднимались» и его люди, но… В начале 1992 года Антибиотик «подвинул тему», связанную с загадочным препаратом, который назывался альфа-фетапротеином. Был якобы этот препарат каким-то чудодейственным лекарством от рака или необходимым элементом для этого. На Западе синтез альфа-фетапротеина был затруднен тем обстоятельством, что для его производства требовалась кровь эмбриональных младенцев (то есть, грубо говоря, выкидышей или абортных эмбрионов). Законодательства большинства западных стран запрещали использовать массу даже мертвых эмбрионов для легального синтеза лекарств. Ну а в России такого добра было навалом, особенно в первые голодные и трудные девяностые годы. Нашелся и химик-самоучка, который открыл какой-то совершенно уникальный метод синтеза. «Протеиновая лихорадка» захлестнула Ленинград. За препаратом и ученым-химиком гонялись чуть ли не все городские группировки, большие люди из милиции и УМБР25 УМБР – Управление министерства безопасности России. [Закрыть], серьезные дяди из мэрии. Слишком высока была цена. Речь шла о миллионах долларов. Вписался в эту гонку и Антибиотик, пристегнув к ней Олега. Как могла, Катерина отговаривала его от участия в этой странной истории. Чувствовалось, что слишком много игроков бежит за мячом. Да, видно, надежда на близкие легкие миллионы затмила Званцеву глаза. Через два дня после удачных, как посчитал Олег, переговоров с химиком Адвоката и почти всех его ближайших братков задержало ОРБ, обвинив в вымогательстве. Петербургская прокуратура избрала для Званцева и его коллег меру пресечения – содержание под стражей. Катя осталась одна. Нет, конечно, всю группировку ОРБ не смогло взять, а уж тем более не смогли они добраться до Антибиотика. ОРБ срубило верхушку, на свободе остались одни быки да чудом избежавшие ареста Доктор с Танцором. Все дела упали на Катины плечи. Антибиотик при встречах, конечно, предлагал помощь, но Катя отказывалась, говорила, что справится, а Виктор Палыч поглядывал на нее хитро и посмеивался. Изучал ее Антибиотик, тестировал, реакцию снимал, и неприятно было Кате ощущать это изучение. Связь с сидящим в «Крестах» Олегом была постоянной и устойчивой, но все равно находящийся в камере Адвокат был совсем не то, что Адвокат на свободе: Катерина чувствовала уже направленные на «объекты» группировки Олега волчьи взгляды конкурентов. Да и глаза Антибиотика стали ей нравиться все меньше и меньше. Кате срочно нужна была умная поддержка, а не просто тупая преданность «братков». И в этот момент Олег передал из «Крестов», что встретил там Челищева. iknigi.net Константинов Андрей Дмитриевич. Вор (Журналист-2)
Первый бандит, когда к нему подошел Андрей, был еще жив. Пуля напарника угодила ему в позвоночник между лопатками, она же по иронии судьбы и привела парня в чувство после удара, которым его вырубил Обнорский. У быка пузырилась на губах розовая пена, он тяжело сипел и царапал пальцами асфальт Андрей присел рядом и ткнул ствол раненому в ухо: — Кто вас нанял? Зачем? Говори, падаль!! — Ч-череп… — прошептал браток. — Череп? — удивился Серегин, не знавший этой клички. — С кем он? Живо! — С… с… Па-алычем… — Парень вдруг икнул, выгнулся дугой, дернул несколько раз руками и затих, а его широко раскрытые серые глаза начали медленно стекленеть… Отшатнувшись от покойника, Андрей встал и хотел было бежать прочь, но все же заставил себя вытащить из кармана носовой платок, быстро обтер ствол и сунул его в правую ладонь быка. Серегин не особо надеялся, что этот трюк сможет кого-то обмануть, но все же… А тащить тэтэху с собой явно не стоило — в случае чего пистолет все равно не поможет. Время… Ему нужно было попытаться хотя бы выиграть время… Двор, через который пробежал Обнорский, оставив за собой двух мертвых бандитов, был абсолютно пуст. А к выстрелам живущие здесь люди в последнее время привыкли и, услышав их, бросались не к окнам, а в глубь темных комнаток… …До станции метро «Площадь Мира» Андрей добежал очень быстро и там сразу затерялся в людском водовороте. Еще через полчаса он шагнул на эскалатор на станции «Площадь Ленина — Финляндский вокзал». Через десять минут Обнорский уже открывал дверь в квартиру Поспеловой. Когда он сел на кухне и закурил, радио проникало три часа дня… До четырех часов дня он просидел на кухне, глядя в одну точку, смоля сигарету за сигаретой и пытаясь осмыслить случившееся. Получалось это плохо, мысли разбегались, его начал колотить озноб, он явно заболевал и держался только усилием воли… Потом он вспомнил о бумажке, которую дал ему Данилов, вынул ее из кармана джинсов, разгладил и прочитал вслух: — «Гордеева Ирина Васильевна». Тут вспомнилось все! Москва! Она — в Москве, на конференции в Третьяковке, значит, и ему нужно туда! Он должен, должен найти Ирину, прежде чем оэрбэшники и люди Палыча доберутся до него! Потому что Ирина Васильевна — его последний шанс. Если он его не реализует… Никто не поверит его рассказам, да и, судя по сегодняшним раскладам, не дадут ему ничего никому рассказать… Значит, из Питера надо уходить, и уходить немедленно… Андрей заметался по квартире, нашел карандаш и листок бумаги, написал крупно: «Лидушка! Прости, не дождался тебя. Мои проблемы стали еще больше. Мне нужно еще два дня. Очень тебя прошу — верь мне. Я очень хочу тебя увидеть. А.О.». Оставив записку посередине кухонного стола, он положил сверху ключи от квартиры, хлебнул воды из чайника и ушел из дома Лиды, захлопнув за собой дверь. На улице он нашел телефон-автомат и позвонил домой. Трубку сняла мама, и Андрей закричал, не давая ей говорить: — Мам, привет! Это я! Тебя очень плохо слышно! Слышь, мам, я на пару дней в Одессу съезжу, очень надо! Не волнуйся, а как вернусь — сразу позвоню! Ну, пока, мам! И повесил трубку. Если телефон прослушивают, пусть ищут его в Одессе. Глядишь, и найдут… Он зло усмехнулся, застегнул куртку и побежал ловить машину… Женькина смерть, два трупа на Апрашке и страшное нервное напряжение последних недель словно отшвырнули Обнорского в прошлое, в ту жизнь, от которой он пытался спрятаться на мирной журналистской работе… Временами Андрею казалось, что он сходит с ума: пока он ехал на частнике до площади Победы, откуда начиналось Московское шоссе, ему пару раз померещились за окном автомобиля то ли йеменские, то ли ливийские пейзажи… На Московском шоссе он голосовал минут сорок, пока его не подобрал какой-то молодой мужик-дальнобойщик, притормозивший свой «КамАЗ» метрах в десяти уже за Обнорским. Андрей добежал до машины, встал на ступеньку, открыл дверь. — До Москвы возьмешь, брат? Шофер покачал головой. — Я до Калинина… Да садись, оттуда электричкой в златоглавую добраться можно. Или попутку поймать… Что платим? Обнорский влез в кабину, хлопнув дверью, залез в карман и, молча вынув двести марок, протянул их водителю. Шофер, увидев деньги, только присвистнул: — Ой-оей… Ты что, миллионер? — Нет, — качнул головой Андрей. — Какой миллионер… Журналист я… Просто у меня в Москве друг заболел, мне туда надо срочно. — А… — трогая машину, понимающе протянул шофер. — Друг — это святое… Хороший друг-то? — Служили вместе, — пожал плечами Серегин. Водитель помолчал немного, потом вздохнул и вернул Андрею одну сотенную бумажку. — Возьми… Тут и так много… Меня Толей зовут, а тебя как, журналист? — Андрей, — улыбнулся Обнорский. — Спасибо, Толя. Шофер попался разговорчивый, уже через пять минут он затеял разговор о волновавших его проблемах большой политики: — Слушай, вот ты как журналист объясни мне: они что, там, наверху, совсем головой ебанулись?… Дальше началось обсуждение проблем приватизации и хода рыночных реформ. Андрей отвечал с трудом: ему то казалось, что он весь горит, то его начинало трясти от холода. Шофер Толя обратил внимание на его состояние часа через два. Внимательно глянув пару раз на Обнорского, он покачал головой и сказал: — Друг, говоришь, у тебя заболел? А ты сам-то как чувствуешь себя, а, журналист? — Херово, — честно кивнул Андрей. — Простыл, видать… Толя матюгнулся, остановил машину, достал термос с горячим чаем, заставил Обнорского выпить какие-то еще таблетки. У Серегина уже не было сил отказываться, после горячего питья его потянуло в сон, и он вырубился еще до того, как «КамАЗ» снова тронулся с места… Как они доехали до Калинина, Андрей не помнил. Он ненадолго очнулся, лишь когда Толя осторожно сгружал его с машины, приговаривая: — Слышь, журналист, ты не бзди, все будет в порядке… У меня же здесь хата — сейчас уложим тебя, оклемаешься… Жена моя — она баба с понятием… Где ж тебя так? — Спасибо, — прошептал Обнорский одними губами. — Я заплачу… У меня есть деньги. — Дурак ты, журналист, — с сердцем сказал Толя. — И деньги твои дурацкие… Нешто я не русский — человеку хорошему не помочь… Потом его попоила горячим чаем с малиной Толина жена Вика — ее лица Андрей разглядеть толком уже не смог, оно было как в тумане… А потом Толя отвел его к застеленному дивану, и Андрей словно упал в какую-то черную яму…* * * В это же самое время в Питере, несмотря на позднюю ночь, Виктор Палыч проводил «оперативное совещание» в ресторанчике «У Степаныча» на Охте. В потайном кабинете, кроме самого Антибиотика, присутствовали еще трое — в темном углу сидел, прикрыв глаза, Череп, перед столом на двух поставленных рядком стульях ерзали, как провинившиеся школьники, Виталий Амбер и Михаил Монахов. В кабинете стояла нехорошая тишина. Наконец Виктор Палыч поднял глаза и глянул поочередно на Амбера с Монаховым. — Ну что… Обосрались со своим Рембрандтом? А ведь я еще тогда, в восемьдесят восьмом, говорил: обспермыкаетесь с этой «Эгиной»… Не делают так лавэ[47], мудрено больно… Не-ет, вы же у нас умные, только я — дурак… Ну а что теперь? Мокруха на мокрухе, а толку-то… Столько жмуров навертели, на выходе — один пар пердячий… Все жадность, жадность человечья… — Виктор Палыч, — робко попытался возразить Монахов, — дело-то чистое было… Если бы тогда этот миллионер в Швейцарии не помер, мы бы уже давно… — «Если бы, если бы»… — озлился Антибиотик. — Когда Ганс этот дуба дал, надо было сжечь картину от греха… Все равно на нее покупателя не найти — слишком приметная… «Нет, мы найдем». Нашли, мать вашу… Дождались… Амбер и Монахов виновато молчали, а Череп равнодушно почесывался в своем углу. — В общем, так, — подвел итоги Антибиотик. — Про «Эгину» эту я слышать больше ничего не желаю, она моих нервов не стоит… Похоже, парнишка этот, Серегин, знает, где она… Так наши милицейские друзья считают… Осталось писаку найти. А потом обоих в топочку — и Серегина-попрыгунчика, и Рембрандта… Только где его искать? Шустрый мальчик оказался… Маме сказал, что в Одессу отбыл… — След сбрасывает, — тихо и безразлично констатировал Череп. Антибиотик покосился в его сторону, но промолчал — «начальника контрразведки» он и сам втайне побаивался. Тяжелую паузу нарушил сам Череп. Все тем же негромким бесцветным голосом он сказал, обращаясь то ли к Виктору Палычу, то ли куда-то в пространство: — Ерша с Гогой похоронить надо… И еще деньги нужны — людей заряжать, на журналиста ориентировать… — А это вот у них возьмешь, — кивнул на Монахова с Амбером Антибиотик. — У антикварщиков наших… Из-за вас, красивые мои, мы в блудняк влетели, вам и приговор оплачивать… Амбер с Монаховым согласно закивали: мол, какие вопросы, босс… Но Виктор Палыч уже отвернулся от них и спросил Черепа: — Что про Гогу с Ершиком думаешь? Людей во дворе поспрошали? — Там два дома расселенных, под капремонт — покачал головой Череп. — Никто ничего не видел. — Так что… Может, они действительно того… мочканули друг дружку? Череп улыбнулся: — У Ерша на горле гематома под кадыком… Утром еще нормальный был — сам инструктировал… А Гога от него в пяти метрах лежал… Да и зачем им, даже если промеж них непонятка какая случилась, зачем на Апрашку-то бежать было?… «Форд» на Фонтанке бросили… Мальчонки работа… За ним они гнались… — Способный юноша, — дернул щекой Антибиотик. — Найди мне его! Кончать пора с этой бодягой, других дел под завязку! Город наизнанку выверни! Череп кивнул и хотел что-то сказать, но тут в разговор неожиданно встрял Амбер: — Я же говорил — сразу нужно было этого Серегина брать! Эта сволочь из упертых, он давно нам уже гадил, только раньше по-мелкому больше… Не ко времени вылез со своим мнением Виталий Витальевич — Антибиотика всего аж перекосило от его слов. — Говорил, говорил… Ты много чего говорил! Самому работать чище надо было, а не на парня все валить! Следов бы не оставили, он бы и не гадил… За что его сволочить — он свою работу делал! Такие неожиданные выверты были вполне в характере Виктора Палыча, в данном случае очень уж он был зол на Амбера с Монаховым. Посмотрев на притихших антикварщиков, Антибиотик раздраженно махнул рукой: — Ступайте! Толку от вас… После того как Амбер и Монахов вышли из кабинета, Череп улыбнулся и сказал задумчиво: — Город я прочешу… Только нет сейчас Серегина в Питере… — С чего ты решил? — удивился Виктор Палыч. Череп пожал плечами: — Интуиция… Чувствую я его… К этим словам своего «начальника контрразведки Антибиотик отнесся серьезно. Интуиция бывшего подполковника КГБ не раз подсказывала верные решения, потому и ценил старик Черепа… — Если он не в Питере… то где? — помолчав, спросил Виктор Палыч. Бывший комитетчик потер виски и ответил не сразу: — Я читал его досье… Большинство его связей прежних в Москве, там в основном все его сослуживцы осели… Было бы неплохо и там бреденьком пройтись… Но столица не наша территория… Наши возможности там ограничены… Может быть, вы через свои каналы попробуете? Череп знал, что говорил. Антибиотик, конечно, доверял «начальнику контрразведки». Доверял насколько мог, а полностью мог Виктор Палыч верить только себе и Богу. И то говорят же: на Бога надейся, а сам не плошай. Так что полностью Антибиотик верил только себе. Поэтому Череп, занимавшийся вопросами обеспечения внутренней безопасности империи Виктора Палыча, не знал некоторых особо ценных «внешних агентов» Антибиотика. И, надо сказать, не стремился узнать. Череп никогда ничем не интересовался по личной инициативе… — Через мои, говоришь, каналы?… — задумчиво переспросил Виктор Палыч. — Ладно, надо будет подумать… А ты ступай, работы много еще… После ухода Черепа Антибиотик действительно задумался надолго… Что, если интуиция комитетчика не подводит, и Серегин действительно в Москву ушел? В златоглавой Гурген банкует… Его напрямую помочь не попросишь… И не потому, что Гиви откажет, нет, он, наоборот, землю рыть начнет, но журналиста, если найдет, первым выпотрошит… С Гургеном у Антибиотика в последние годы отношения вообще сложились довольно занятные: ненавидя друг друга много десятков лет, они тем не менее сотрудничали в тех сферах, где это выгодно было обоим. Оба были достаточно умны, чтобы не начинать открытых боевых действии друг против друга, понимали, что в любом конфликте потери несут обе стороны… Да и убери один другого — свято место, как известно, пусто не бывает… Лучше уж иметь дело с тем, кого хорошо знаешь, хотя ненавидишь. А насилие — оно всегда породит лишь ответное насилие. Но при всем при этом, не переходя к войне открытой, Гурген и Антибиотик воевали друг с другом тайно, пытаясь путем сложных интриг и комбинаций нанести экономический ущерб друг другу, для таких игр и тому и другому требовались прежде всего хорошие источники информации — и они время от времени появлялись… Разведывательная война между московской и питерской империями протекала, конечно, не так интенсивно, как между США и Советским Союзом, но и не так уж чтобы совсем вяло. В 1991 году Череп предъявил, например, некоему Леше Дуборезу (одному из бригадиров Виктора Палыча) то, что он москвичам постукивал. Стоит ли говорить, что Леша через день трагически погиб в автокатастрофе — разбился в лепешку по пьянке якобы в своем «мерседесе». А в Москве через месяц после этого несчастья выпал из окна номера на тринадцатом этаже гостиницы «Космос» некто Вася Любер, достаточно близкий Гургену паренек… Так вот они и жили, Гурген с Антибиотиком, не давая скучать друг другу… А в самом начале 1992 года предложил Гурген Виктору Палычу конкретную тему на долю — раздербанить кредит на поллимона бакинских[48], изначально предназначавшийся для закупки сельхозтехники для маленькой, но гордой Чечни. Тема Антибиотику понравилась — риску мало, а навар жирным выходил… Без Виктора Палыча Гурген никак обойтись не мог, потому что бабки прокручивать через Ригу надо было, а Питер, как ни крути, ключ ко всей Прибалтике… И завертелось все, как по писаному… Все, да не совсем… В Питере интересы Гургена в операции с этими авизовками фуфлыжными представлял некто Бесо — не просто доверенный человек, но и фактически его правая рука. Виктор Палыч принял этого Бесо как положено — и «Хванчкарой» поил, и в баньке парил и даже танцовщицей одной из «Мюзик-холла» дал на время попользоваться… Когда денежки (уже настоящие, зеленые то есть) пошли с курьерами тремя партиями из Риги в Питер, вот тут и вышла непонятка. Одна из машин с курьерами была расстреляна под Гатчиной — курьеры, соответственно, погибли, а дипломат со ста пятьюдесятью тысячами баксов исчез… Гурген был вне себя, Антибиотик тоже… А больше всех горевал и убивался Бесо. Партию денег из расстрелянной машины именно он должен был принять в Питере и переправить затем в Москву… Розыском похищенной валюты занялись и москвичи и петербуржцы, но именно человек Антибиотика в Таллинне получил информацию, что через три дня после расстрела курьеров в одном эстонском банке был открыт счет на имя племянника Бесо. И на счет этот легло сто сорок тысяч долларов. Бесо тогда еще не уехал из Питера — поиски вел, координировал их, так сказать. С мешком на голове и в наручниках помощника Гургена привезли на потаенную дачу Виктора Палыча под Ореховом. Там Антибиотик бил Бесо ногами, бил долго и мастерски, а притомившись, задумался… Конечно, можно было бы за Бесо предъяву Гургену выкатить, но стоило ли? Деньги-то пропали как раз те, что в Москву идти должны были, стало быть, Бесо кинул прежде всего самого Гургена… И потому тот только спасибо должен сказать Виктору Палычу за то, что помог крысятника поймать… И состоялся у Антибиотика с Бесо долгий разговор, а потом помощник Гургена уехал в Москву. А еще через пару недель люди Гены Ващанова накрыли убийц курьеров: один тогда при задержании погиб, а второй — второй в Крестах повесился… С тех пор появился в белокаменной у Виктора Палыча верный человек из самого близкого окружения Гургена. Бесо служил исправно, боялся за свою шкуру-то, жизнь отрабатывал — помог позже партию кокаина от Гургена увести, дал наколку Антибиотику на два выгодных контракта… Ну и другую разную информацию подкидывал. А власть у Бесо в Москве была большая. Не такая, конечно, как у Гургена, но все-таки… Виктор Палыч нарадоваться не мог на своего крестника, и капали на счет Бесо все в том же Таллинне денежки зеленого цвета — цвета надежды и процветания. Потому что еще великий дедушка Ленин заповедовал, что работать надо не на энтузиазме, а при помощи энтузиазма. А Ленина Виктор Палыч очень уважал. Поскольку кадром Бесо был очень ценным, то по разным пустякам Антибиотик его не дергал — запалить опасался. Но с этим Серегиным случай выходил особый — всю эту дурь с «Эгиной» требовалось закончить как можно быстрее… Проклята, на самом деле, эта картина, что ли? От нее одно только беспокойство, покойников куча, траты бешеные и большой риск — а ну как ситуация из-под контроля выскочит? Да и выскочила уже, если по совести-то говорить… После долгих размышлений Виктор Палыч подвинул к себе телефонный аппарат и начал набирать московский номер… Недоверчивость Антибиотика в данном случае сыграла с ним злую шутку. Подключи он в свое время Черепа к вербовке Бесо — и удалось бы избежать серьезной ошибки. Кто-кто, а уж бывший комитетчик хорошо знал древнюю как мир методу подсовывания противнику ложного агента через тщательно смоделированный компромат. Потом такой агент начинает гнать дезу, которую противоположная сторона счастливо хавает за чистое. Такие дела еще в древнем Китае проворачивали, справедливо ведь в Библии написано насчет того, что нет, мол, под солнцем ничего нового… Бесо никогда не предавал Гургена, ничего не крысятил и патрона своего не кидал. Он специально подставился Антибиотику, а тот не срубил запутку. Вот как оно бывает… Но Виктор Палыч этого не знал, поэтому не сомневался, что Бесо поможет найти в Москве журналиста…* * * Обнорский пришел в себя только в среду днем очнувшись, не сразу смог вспомнить, где он находится — чужая квартира, незнакомые запахи, слабость во всем теле… Но когда к нему в комнату заглянула Виктория, жена дальнобойщика Толи, события последних двух суток пронеслись перед его глазами, как при ускоренном просмотре видеокассеты. И Андрей сразу же засобирался в Москву. Толя с супругой еле смогли его отговорить, убедили только тем, что дальнобойщик в пять утра в четверг и сам должен на «КамАЗе» ехать в златоглавую за новым грузом и прихватит с собой Андрея. Обнорский даже не знал как ему и благодарить этих людей за приют и тепло, впрочем, когда добро делается от чистого сердца, за него и благодарить-то как-то неловко… По крайней мере Серегину стало очень неуютно под взглядами Вики и Толи, когда он попытался заплатить марками за гостеприимство… В результате расплачиваться Обнорскому пришлось тем, что он весь вечер рассказывал супругам разные журналистские сплетни про всяких знаменитостей (репортеры знают их во множестве), а Вика и Толя только ахали и требовали новых рассказов под чаек… Андрей рассказывал легко, а сам в это время думал, как ему в Москве найти Ирину Васильевну Гордееву и как построить с ней разговор. Ирина Васильевна была последним шансом для Обнорского — так он считал. Найдет он Рембрандта — все, победителя не судят. Не получится ничего — очень высока вероятность залета в камеру в Крестах, может быть, в ту же самую, в которой Барон сидел… Потом следствие, конечно, разберется, вопрос только — как именно оно разберется? Доходили до Серегина слухи о существовании в Питере некой «Верховной бригады» — своеобразного кооператива действующих следователей следственного управления ГУВД и прокуратуры. Эти следаки, пользуясь тем, что при коммерческих спорах решении в Арбитражном суде приходилось ждать очень долго, выработали целую систему «помощи». Предположим, один бизнесмен кинул другого. Обиженный обращался в «Верховную бригаду», и там за пятьдесят процентов от суммы брались возместить ущерб — кидалу забивали в камеру и отпускали с миром только после погашения долга. А если упорствовал, то продолжал сидеть на нарах, причем по делу, не имеющему никакого отношения к истинной причине его посадки… Многое знал Обнорский о питерской милиции, а потому хотел обезопасить себя. Как ни крути, а на нем два покойника висели, — вроде никто не видел, как он стрелял тогда в Апрашке, но все-таки… Да плюс Женька, зарезанный непонятно кем, да плюс Лебедева замученная… Как говорится, бывают расклады и хуже, но значительно реже… Ранним утром в четверг Толя привез Андрея в Москву. В столице шел дождь холодный и мелкий. Обнорский сердечно попрощался с шофером и нырнул в метро. В Третьяковку идти было еще рано. Андрей прикинул в уме разные варианты и решил позвонить Сереге Вихренко. Казалось, это было только вчера: Ливия, офицерское общежитие, где Шварц (такое необычное прозвище было у Сереги) делил квартиру с Андреем… А ведь на самом деле с тех пор полтора года прошло. К счастью, Шварц был еще дома, и Андрей сразу же поехал к нему. Серега жил в хорошей трехкомнатной квартире у станции метро «Юго-Западная»… Они встретились как братья, словно и не было разлуки, долго обнимались, потом Шварц погнал Андрея в душ, выдал чистое белье и рубашку, а сам начал хлопотать насчет завтрака. В общем, делал все, что положено делать одному переводяге для другого, заехавшего в гости, пусть и неожиданно… За чаем Андрей спросил: — Чем занимаешься, Серега? Все бандитствуешь? Шварц хмыкнул. (В свое время он, вернувшись из Ливии, уволился из армии и занялся самым обычным рэкетом, сколотив вокруг себя небольшую группу таких же бывших офицеров. Звал он к себе и Андрея, но тот отказался.) — Да ты понимаешь, Палестинец, как дело-то обернулось… В девяносто первом мы еще как-то крутились сами, и бабки падали, и темы появлялись. Тогда в Москве еще просторно было, с другими пацанами краями расходились… А в марте девяносто второго накатили на нас круто… Проще говоря раком поставили… Тут, оказывается, серьезные люди порядок наводить стали… Есть в Москве такой Бесо может, слышал? Андрей покачал головой: — Я московские темы плохо знаю, мне питерских хватает. Шварц кивнул и продолжил рассказ: — Короче, пришли от этого Бесо люди и чисто конкретно все объяснили — либо мы под них уходим, либо… Сам понимаешь… Ну, деваться-то некуда было, пришлось под черножопых идти… Сергей вздохнул и закурил сигарету. — В результате не так все страшно оказалось — они из нас охранную контору слепили, легальную, с оружием, все как надо. «Тайфун» — может, слышал? Нет? Ну не важно… В общем, занимаемся мы все тем же самым, только вроде как на законных основаниях. Ну и долю отстегиваем, ясное дело… Я в нашей конторе отделом заведую… Короче, за что боролись, на то и напоролись… Завьялов со мной, Антонов, Луговой… Не все остались, правда, часть ребят ушла… А из уволившихся сразу две тусовки сложилось — одни вроде нас крутиться стали, другие в гостиницы пошли швейцарами. В «Интурист», в «Пенту»… Там знание языков нужно… Но я-то сразу себе сказал, что халдеить не буду. А ребята — ничего, погоны сняли, теперь разным папикам двери открывают, ножкой шаркают… Жить-то надо… А военные переводяги почти не нужны никому больше. Просрал товарищ Козырев все, за что раньше советской кровушкой проплачено было… Ладно, что об этом… Ты-то у нас какими судьбами? Выглядишь, если честно, херовенько… Пил, что ли? — Да я по работе в Москву — человека одного на интервью раскрутить надо, — махнул рукой Обнорский. — Сейчас и побегу уже. — Ну да, ты же у нас журналист, — хмыкнул Шварц. — Как, не жалеешь еще? — Как тебе сказать… — замялся Андрей. — Давай вечерком побазарим, ладно? — Лады, — кивнул Шварц. — Я часиков в шесть нарисуюсь, ну да у меня и ключи запасные есть, так что ты вольный казак, делай свои дела — и приезжай. Баги, йа-Фалястыни? — Баги, — улыбнулся Обнорский. — Шукран, йа-ахи… До Третьяковки Серегин добрался около одиннадцати утра, и тут удача наконец улыбнулась ему. Заместитель директора музея по науке, взглянув на журналистское удостоверение, кивнула и сама отвела его в зал, где проходил семинар искусствоведов. Как раз объявили перерыв, и уже через пять минут Андрею показали на немолодую сухощавую женщину, сказав, что она и есть Ирина Васильевна Гордеева, искусствовед из Эрмитажа… Обнорский едва только глянул на нее — сразу понял, что наконец-то нашел ту, которую искал… Более того, лицо Ирины Васильевны было ему почему-то знакомо, но сколько он ни напрягал память, так и не вспомнил, что действительно мельком видел эту женщину на Южном кладбище — она, когда все разошлись, прошла мимо могилы Барона… Чувствуя, как заколотилось у него сердце, Андрей подошел к Гордеевой и негромко сказал:thelib.ru Читать книгу Адвокат. Судья. Вор (сборник) Андрея Константинова : онлайн чтение
Текущая страница: 7 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 36 страниц] – Господи, вразуми! – лихорадочно шептала она, но вразумление не наступало. Катя заплакала и отхлебнула еще коньяку. Внезапно она почувствовала, как страшная усталость наваливается на нее, буквально выключая сознание. Из последних сил она добрела до спальни и упала ничком, не раздеваясь, на кровать. Она проснулась словно от толчка, зная, что нужно делать. В коротком сне она увидела лицо человека, который может ее спасти. Олег Званцев. После той памятной ночи он всегда присылал ей поздравительные открытки на Новый год, на Восьмое марта и на День рождения. В предпоследней открытке Олег написал номер телефона, по которому его всегда можно найти – в любое время, как он написал… Где же эта открытка, неужели она ее выбросила? Катя судорожно рылась в своем письменном столе, выворачивая содержимое ящиков прямо на пол… Вот она! Дважды Катя не могла правильно набрать номер телефона – слишком тряслись пальцы. Когда на другом конце провода она услышала незнакомый мужской голос, у нее упало сердце. – Алло? – Позовите, пожалуйста, Олега Андреевича Званцева. – Кого? – Званцева. Званцева Олега!!! – А кто его спрашивает? – Это из Москвы… Катя… Екатерина Гончарова… Нет, Шмелева… Он поймет… Это очень, очень срочно… Голос в Ленинграде немного отдалился от трубки, но Катя, напрягшись, сумела расслышать: «Адвоката спрашивают… Из Москвы… Шмелева какая-то… Через час?..» – Алло, девушка, он отъехал, будет только через час примерно. Он ваш телефон знает? – Знает! Но вы все равно запишите, пожалуйста, это очень, очень срочно. И важно! Для него… Следующие полтора часа Катя переходила от надежды к отчаянию, не сводя глаз с молчавшего телефона. Когда она уже протянула руку к трубке, чтобы попытаться вновь пробиться в Ленинград, телефон резко зазвонил. – Да?! – в этом коротком выкрике была вся ее боль и надежда. – Катя! Катюша, что случилось?! Услышав голос Олега, Катерина залилась слезами от облегчения и ничего не могла сказать. – Катя, что случилось, почему ты плачешь, что с тобой?! – надрывался в Ленинграде Олег. Еле справившись с рыданиями, Катя закричала в трубку: – Олеженька, родной, спаси меня!.. Вадима убили… Приезжай срочно, умоляю, если ты меня не вытащишь отсюда, меня завтра убьют и… И я не знаю, что еще со мной сделают… Они от меня деньги требуют, а я не знаю, откуда их взять. Сегодня приходили трое – сказали, завтра снова придут… Помоги, Олеженька!.. Олег пытался что-то расспросить, но Катерина только рыдала и умоляла спасти ее. Поняв, что в Москве действительно происходит что-то странное, Званцев решил не терять времени на бесполезные расспросы. В конце концов, Катерина звала его на помощь, и это было главным. Она звала его, а он столько лет этого ждал… Ночной гонки из Ленинграда в Москву Катя, конечно, не видела. А посмотреть было на что. Взяв с собой троих самых преданных и надежных своих людей, Олег сумел выехать уже через полчаса после звонка Катерины. «Мерседес» и «BMW», казалось, не ехали по шоссе – они просто летели. Ну как обойтись русскому без быстрой езды, а особенно если он спешит на помощь любимой женщине! Ах какая это была гонка… В восемь тридцать утра Олег уже звонил в ту самую дверь, которую закрыл за собой с горечью почти четыре года назад. Нажав на звонок, Олег тут же отстучал в дверь морзянкой «семерку» – их старый, еще школьный, условный сигнал. Не спавшая всю ночь Катерина сразу же открыла дверь и без слов буквально упала Олегу на руки. Двое спутников Олега, Ветряк и Доктор, смущенно затолкались в прихожей (третьего, Танцора, они оставили смотреть за машинами и обстановкой во дворе). У Кати не было сил на слезы, ее просто трясло, а Олег обнимал ее, прижимал к своей груди и шептал успокаивающе: – Катенька моя, все будет хорошо, все будет хорошо… Наконец Катерина взяла себя в руки, повела гостей на кухню и предложила им кофе. Олег пить кофе на кухне отказался, взял свою кружку и повел Катю в гостиную, чуть смущенно улыбнувшись «браткам», которые с деликатной невозмутимостью разглядывали кухонный интерьер. В гостиной Званцев сел на диван, шумно отхлебнул из кружки, которую держал двумя руками, и приготовился слушать Катерину. А она стала рассказывать ему все с самого начала – сбивчиво, путано, но Олег понял главное. Не рассказала Катя ему только о двух вещах – о том, что она родила сына, и о том счете в Швейцарии, о котором теперь знала только она… Катя была уже достаточно умудрена житейским опытом, чтобы припрятать на всякий случай пару козырей в рукаве. Да и не знала она, как Олег воспринял бы известие о сыне, особенно в такой вот обстановке… Да и счет этот… Успеется, решила про себя Катерина. Она практически полностью пришла в себя, словно впитав силу и уверенность, которые буквально источал Званцев. Катя все время держала Олега за руку, как будто боялась, что он может куда-то испариться. Ну а Олег, ясное дело, руку свою у нее не отбирал… Пока не услышал имя Гургена. На этом месте Катиного рассказа он вдруг стал очень серьезным, и с него слетел весь романтический хмель ночной гонки и утренней встречи. Олег закурил (Катя отметила про себя, что курил он уже не «Приму», как в прошлую их встречу, а «Кэмел») и прошелся по комнате. – Так, Катюша, все будет хорошо, ничего не бойся! Мы все уладим. Но в Москве тебе оставаться нельзя. Быстро вещи собирай, поедешь с нами в Питер. – А… А как же квартира? – испуганно спросила Катерина. – Какая, к черту, квартира, ты что?! – взорвался было Олег, но тут же осекся и продолжил ласково и на тон ниже: – Собирайся быстрее, Катенька, нельзя ни минуты терять, бери только самое необходимое… Катерина завороженно кивнула и побежала в спальню, Олег зашел на кухню и кивнул плотному блондину: – Доктор, сходи смени Танцора. И внимательнее за подъездом смотри: если что – сразу по рации мне… Валить нам отсюда надо по-быстрому, пока в блудняк22 Блудняк – мутная, мерзкая ситуация (жарг.). [Закрыть] не влетели… А ты, Ветряк, пошуруй в холодильнике, насобирай нам чего-нибудь на дорогу, а то опять весь день не жравши ехать будем… Как всякая нормальная женщина, Катя собирала «самое необходимое» долго, и Олег стал нервничать. Он хотел уже поторопить ее, когда запищал «воки-токи» в кармане его куртки. – Адвокат, похоже, к вам гости! Трое. – Понял, встретим! – И Олег отключил рацию. Его движения стали быстрыми и бесшумными. Званцев кивнул Танцору и Ветряку на дверь, и они заняли свои позиции в прихожей. Шепнув Кате, что все будет хорошо, Олег закрыл дверь в спальню, а сам замер у двери в гостиную. Звонок грянул в абсолютной тишине. Олег сделал Ветряку знак рукой, и тот открыл дверь. В квартиру вошли трое. Шедший впереди кавказец встретился глазами со Званцевым, но даже не успел удивиться. Танцор швырнул его навстречу Олегу, который отключил кавказца ударом вывернутой ступни в горло. Тот молча упал навзничь. Двое других гостей уже лежали лицами в пол, придерживаемые Ветряком и Танцором. Олег распорядился, чтобы всех троих затащили в гостиную, и позвал Катерину. – Эти приходили? – Он кивнул на лежащие на полу фигуры. Двух мутноглазых Катя узнала сразу, а кавказца она видела впервые. – Вчера другой приходил, они его звали Резо… – Ясно! Давай, Катюша, допаковывайся быстрее, мы сейчас с гостями поговорим о своем, детском… Но Катерина как приросла к полу, глядя на зашевелившегося на полу кавказца. Олегу пришлось рявкнуть на нее, чтобы она ушла в спальню. Олег сел в кресло и подождал, пока кавказец встанет. – Ты, что ли, разборки тут ведешь? Ты кто? Один из мутноглазых вдруг заверещал: – Гиви, скажи этим фраерам… – но не успел договорить, потому что Ветряк сильно ударил его лицом об пол. – Тише ты, соседей разбудишь! – сердито сказал Олег и, улыбнувшись, продолжил: – Стало быть – Гиви! Как в песне: «Гиви, Гиви любит женщин, пьет коньяк и ест сациви…» Гиви потер рукой горло и прохрипел, раскачиваясь: – Ты, фраер, за это ответишь… Потом смеяться будешь, когда шкурка твоя при тебе как пылесос работать начнет… Перед тем, как тебя запарафинят… Ты на кого руку поднял? Гиви вдруг резко развернулся, полоснул Танцора неведомо откуда появившейся финкой по руке и бросился было к двери, но замер, пробитый ножом, который метнул ему в спину Олег. Гиви медленно опустился на пол и начал сучить ногами. Олег подошел к нему и сел на корточки. – Кто тебя послал? По каким проблемам? Душу-то облегчи перед смертью, не быкуй… Гиви сплюнул кровавую пену и, повернув лицо к Олегу, захрипел: – Добивай, сука! Но мы тебя найдем, с живого шкуру снимать будем… Олег выдернул у него из спины нож и ударил им Гиви под сердце. Тот дернулся и затих. – Извини, генацвале, – сказал Званцев, вытирая лезвие об одежду убитого. – Ты все свои шкуры уже отсдирал. Олег прошел на кухню и зажег газ. Из спальни, где сидела Катя, не доносилось ни звука. – Давай сюда второго красавца, – крикнул Олег Танцору. У того, которого Танцор втащил в кухню, на правом веке было выколото слово «раб», а на левом – «КПСС». Когда он закрывал оба глаза, можно было прочитать «раб КПСС». – Что вы от девочки хотели, кто вас сюда послал?! – Голос Званцева был страшен, но «раб КПСС» только ухмыльнулся. Тогда Олег быстро запихал ему в рот кухонное полотенце, заломил руку за спину и ткнул лицом в синее пламя горелки. Мутноглазый «раб» дико замычал сквозь кляп. В квартире сразу запахло горелым мясом и палеными волосами. Олег поднял лицо «раба КПСС» из огня и вынул изо рта у него кляп: – Как свинью зажарю… Кто тебя послал сюда?! «Раб» забился в руках у Танцора и провыл: – Ничего, сучий фраер, скоро сам шашлыком станешь, когда Гурген в твою жопу шампур засовывать начнет… Су‑ка‑а‑а!!! – И он завыл на одной ноте, дико и страшно. – Танцор, заткни его! – крикнул Олег, и через секунду душа «раба КПСС» навсегда покинула землю, на которой он столько лет грешил. Такой удар ребром ладони мог перебить стальной прут, не то что шею. – Зря ты так, – поморщился Званцев. – Можно было еще поговорить… Танцор пожал плечами – мол, не понял, босс. Званцев, морщась от вони, пошел к третьему гостю, которого держал Ветряк. – Значит, все-таки Гурген вас послал? – невесело спросил Званцев, подойдя вплотную к третьему. Тот отшатнулся от лица Олега, но Ветряк ткнул его в затылок. – Я не знаю ничего, клянусь! Я Гургена вообще, в натуре, один раз за жизнь видел, бля буду! А про соску… Ну про телку эту, Резо сказал, что она деньгами насосана, а за ней должок… Я все расскажу, я помогать буду… – Ты как откликаешься? – Грека… – Скажите-ка мне, любезный Грека… – начал было Олег, но в кармане его куртки запищал «воки-токи». Званцев достал рацию и нажал кнопку, впустив в квартиру искаженный эфиром голос Доктора: – Адвокат, давайте быстрее, здесь карусель какая-то начинается!.. – Понял, уходим! – Олег сунул рацию обратно в карман и развел руки: – Извини, Грека, спешим мы! И кивнул Ветряку, который тычком ладони вбил Греке носовые хрящи в мозг. Званцев заскочил к Катерине в спальню. – Нужны большие чемоданы или сумки. Есть у тебя? Белая как мел, Катя кивнула и показала рукой на стенной шкаф. Там после переезда в Москву Вадим зачем-то хранил три огромных чемодана, которые, смеясь, называл «мечтой оккупанта». Олег выволок их в гостиную и начал с Ветряком укладывать в них трупы. Катя вынесла в прихожую две сумки со своими пожитками. Остолбеневшая, она остановилась, глядя на Танцора, который совершал в кухне какие-то странные движения над телом «раба КПСС». – Олежа, что он делает?.. Мне страшно… Олег вытащил в прихожую два тяжелых чемодана, мельком глянул на кухню. – Не обращай внимания… Он Хаву Нагилу танцует. За это и погоняло23 Погоняло – прозвище (жарг.). [Закрыть] свое получил, в Афгане еще… Как замочит кого-нибудь, обязательно должен Хаву Нагилу станцевать, танец такой еврейский… Пока не станцует – ничего не соображает, а потом – нормальным пацаном снова становится… Контуженный он… как и все мы… – Олег опустил взгляд и пошел в кухню помогать Ветряку укладывать третий труп. А Танцор, не глядя на них, танцевал… Катю затошнило было от ужаса и неприятного запаха, витавшего в квартире, но она справилась с собой. «Ничего! – шептала она себе. – Ничего… Я выдержу. Я сильная». Номенклатурный дом еще спал, когда Катя, Олег и Танцор с Ветряком спустились в лифте на первый этаж. Была суббота, и ответственные работники отдыхали. Две свои сумки Катерина тащила сама, потому что руки мужчин были заняты более тяжелой поклажей. Швейцара дяди Гриши на месте, по счастью, не было, вместо него на стуле у двери подъезда лежала фуражка. Дядя Гриша, видимо, ушел попить чайку. Все это Катерина подмечала чисто машинально. Во дворе к ним бросились двое каких-то незнакомцев, вылезших из белой «Волги». Но Званцев с криком: «Держи!» – бросил чемодан под ноги одному, Ветряк таким же образом повалил второго, а Танцор швырнул свой чемодан сверху на этих двух упавших. Подхватив у Кати ее сумки, мужчины бросились к «мерседесу». Ветряк выключил дистанционную сигнализацию и сразу прыгнул за руль. Танцор сел с ним рядом, Катя и Олег забрались на заднее сиденье, и машина резко взяла с места… Доктор, сидевший за рулем стоявшего поодаль «BMW», спокойно наблюдал, как двое сбитых с ног поднялись, отряхнулись, открыли чемоданы, помолчали, разглядывая содержимое, а потом защелкнули замки. После короткого совещания они подтащили чемоданы к белой «Волге» и втиснули два в багажник, а третий затолкали на заднее сиденье. Потом один сел за руль, а второй побежал к телефону-автомату. Доктор понял, что эти двое были не ментами – иначе они не стали бы запихивать трупы в машину. Доктор также догадался, что немедленной погони эти двое – кто бы они ни были – организовать не в состоянии. Поэтому он спокойно запустил мотор и поехал нагонять «мерседес» Адвоката. Стрелку они забили заранее – в самом начале Ленинградского шоссе… Катя плохо помнила дорогу в Ленинград. В «мерседесе» она выпила, обняла Олега и задремала… Впрочем, это, наверное, была не дрема, а скорее какой-то транс, потому что видения сна у нее мешались с явью: то она просыпалась, курила и разговаривала с Олегом, то вдруг вместо Олега возникал перед ней Челищев с какой-то странной улыбкой на губах. То ей что-то говорил Вадим – но что именно, она не могла расслышать… Как ни странно, Кате не было страшно. Все ее страхи остались в Москве, в прежней жизни. А сейчас она ехала в Ленинград, чтобы начать новую жизнь. Или вернуться к старой? У нее не было сил, чтобы спокойно проанализировать все произошедшее и спланировать будущее. «Будь что будет», – решила она. А Олег, будто услышав ее мысли, обнял ее, прикоснулся к ее глазам губами, покачал немного, как ребенка, и прошептал: – Все будет хорошо! Вот увидишь – все самое страшное уже позади. Все будет теперь очень хорошо, Катюшка… На самом деле Олег вовсе не был стопроцентно уверен в том, что все будет именно хорошо, а не как-то иначе. Имя Гургена было ему знакомо, он знал, что этот человек в Москве – величина ничуть не меньшего калибра, чем Антибиотик в Ленинграде. Поэтому Званцев понимал, что если бы они хотя бы немного задержались в златоглавой, шансов на выживание у них не было бы совсем. Олег торопился поскорее увидеться с Виктором Палычем и успеть рассказать ему обо всех московских событиях. Тогда появился бы шанс, что Антибиотик не отдаст его с Катей Гургену. В основном, Олег делал ставку на то, что Антибиотик с Гургеном недолюбливали друг друга, но эмоции эмоциями, а существуют еще и «понятия»… А по понятиям, Званцев без спроса вписался абсолютно не в свою тему, в чужую разборку… Единственное, на что оставалось нажимать, – это на то, что Катерина была «не при делах», а люди Гургена устроили совершенный «беспредел» и «западло», «нацепив» внаглую чужие проблемы на человека «левого»… Это могло сработать при условии, что все московские события не станут достоянием широких кругов братвы. Потому что в узком кругу такие люди, как Гурген, Антибиотик или, скажем, Сильвер из Свердловска, чихать хотели на «понятия», которые они трактовали всегда так, как удобно было им самим… Поэтому по приезде в Ленинград Олег отпустил Доктора, Танцора и Ветряка, щедро выдав им «проездные», «командировочные», «премиальные», и посоветовал представиться братве в кабачине, но не рассказывать, зачем в Москву ездили. Трое боевиков сразу задачу уяснили – не велит Адвокат браткам рассказывать! Нет проблем! Нам сказали, мы сделали, а голова пусть болит у того, кто умный и книжки читает. Вдвоем с Катериной Олег поехал к Антибиотику на Васильевский остров. Виктор Палыч жил в роскошной стометровой квартире, бывшей коммуналке, которую никогда и ни за что не узнали бы те шестнадцать горемык, которые ютились здесь раньше. Квартира Антибиотика была уголком Запада в Советской России. Говорят, кто-то из заезжих воров в законе попытался как-то предъявить24 Предъявить – обвинить (жарг.). [Закрыть] эту вызывающую роскошь Антибиотику, потому что не по воровским понятиям было жить в богатстве. Виктор Палыч якобы в ответ только презрительно скривил губу и ответил: «Это, любезный, вы у себя на воровских толковищах предъявы друг дружке делайте! А я не вор, я коммерсант и предприниматель, человек тихий, комфорт и покой любящий. И очень сердящийся на тех, кто на эту мою усладу стариковскую свое хайло разевает… Хайло-то ведь и зашить можно, чтобы не вякало…» И до вора дошло, потому что слушок про Антибиотика шел авторитетный, говорили, что людей он «перекусывает», как чашку чаю выпивает. Кстати говоря, хоть и любил Виктор Палыч покряхтеть, поюродствовать, называя себя стариком, – был он вовсе не стар еще. Крепким он был мужичком лет за пятьдесят на вид. Впрочем, за те четыре года, что Олег Званцев знал Антибиотика, он ничуть не постарел и не изменился, так что черт его знает, сколько уже лет топтал Виктор Палыч нашу скорбную землю своими грешными ногами. А грешен был Антибиотик, нарушал, и неоднократно, все заповеди Христовы. И часто блудодейством грешил, с возрастом стал предпочитать либо приличных интеллигентных замужних дам, которых совращал деньгами долго и с умелостью, а потом, забавляясь, втаптывал в грязь; либо малолеточек совсем, да причем по паре сразу… Похотлив был Виктор Палыч, правду, видать, говорят, седина в голову – бес в ребро! «Как бы Антибиотик на Катю глаз свой не положил», – обеспокоенно подумал Званцев, подъезжая к серому дому на 13‑й линии. Но, оглядев Катерину, успокоился. Она была явно не в лучшей форме – заревана, глаза красные, опухшие. Да все равно красива, конечно… Катя внимательно оглядела невысокого лысоватого человека с пронзительными серыми глазами, которого Олег почтительно назвал Виктором Палычем. Встречала Катя в своей жизни людей с такими глазами и умела интуитивно вести себя так, чтобы нравиться им, не нарушая дистанции. Вот и сейчас, поняв, что от этого лысоватого очень многое зависит, включила Катерина на полную мощность магнетизм своего обаяния. Олег с Виктором Палычем ушли в кабинет, оставив Катю в гостиной. Она присела на шикарнейший диван и стала прислушиваться к глухим голосам, доносившимся из кабинета. А там шел интересный разговор. Сначала говорил Олег, а Антибиотик слушал его с совершенно непроницаемым лицом. Когда Званцев наконец замолчал, Виктор Палыч налил себе коньячку (Олегу не предложил) и задумчиво протянул: – М-да… Веселенькие истории ты на ночь рассказываешь… Совсем не жалеешь старика… – Антибиотик вдруг хищно прищурился и дернул губой над клыком: – Что же… Гончарова я помню. Способный был делец. Когда-то… – и, помолчав, спросил: – А скажи-ка мне, Адвокат, по совести – зачем тебе-то нужна эта баба? Олег внутренне весь напрягся и тяжело катнул желваки под небритыми щеками: – Это не баба. Это… Я за нее пол-Москвы вырежу! – М-да? – Было видно, что Антибиотик что-то очень быстро просчитывает в уме, взвешивая плюсы и минусы различных вариантов своего решения. Наконец он ласково улыбнулся Олегу: – Ну-ну, не кипятись! Пол-Москвы, говоришь? Пол-Москвы не надо, лишнее это, но кое-кто в златоглавой действительно зарвался. Ну да об этом после. А сейчас… Званцев вздрогнул от резкого телефонного звонка и сам про себя удивился предельной натянутости своих нервов. Звонок был междугородным, и инстинкт выжившего фронтовика подсказал Олегу, что звонит Гурген. Званцев хотел было встать и выйти из кабинета, но Антибиотик жестом остановил его и переключил телефонный аппарат на громкую беструбочную связь. В кабинете раздался чуть искаженный расстоянием и помехами уверенный голос с плавающим грузинским акцентом: – Приветствую тебя, дарагой! Как дыла, как здоровье? – О! С Божьей помощью, – бодро ответил Виктор Палыч. – День добрый, а как твои дела? Как столица? – Шумыт станица, да… – А как здоровье? – Тваими малытвами, дарагой. Все слава Богу, да вот малчики твои мыня агарчили. Приехали в чужой город, панимаешь, на двух машинах, напачкали и соскочили, не прибрав, не рассчитавшись. Антибиотик скосил глаз на Олега, который стиснул зубы так крепко, что их аж заломило. – Так молодые, озоруют, резвятся, что им… – Нэправильное озорство, – голос в Москве чуть загустел и приподнялся в тоне. – Ответить придется, да… Ласковые тона в голосе Антибиотика тут же пошли на снижение: – Зачем так сразу? Ребятки правильно поступили, от хулиганов девушку спасли. – Э-э… Ты меня нэ понимаешь, дарагой. Хорошие луди были, да… Братва волнуется, недовольные есть, успокоить надо… – Что ж… У нас пацаны серьезные и тоже очень недовольны московским гостеприимством… А Катерина Дмитриевна с нами работает, обижать нельзя… Олег вздрогнул. Он был готов поклясться, что не называл Антибиотику Катиного отчества. В Москве возникла недолгая пауза. – Пачиму мы раньше не знали, а? Антибиотик горестно вздохнул в трубку, подмигнув Олегу: – Все мы, к сожалению, узнаем все не сразу, а постепенно. А может, к счастью это. Я вот тоже не сразу узнал, что твои в Твери с чухонцев получают… Видимо, для Гургена это было большим сюрпризом, потому что он замолчал. И только после длительной паузы сказал: – Э-э… Мы поняли друг друга, дарагой. Прыятно пабиседовать с умным чэловеком, да… Будишь в Москве – для хорошего человека всегда настоящая «Хванчкара» найдется… Будь здоров, дарагой… «Хванчкара», кстати говоря, была любимым вином Антибиотика. – О! Ну после такого обещания – буду непременно. Как-нибудь. Только вот с делами разберусь… Удачи тебе, дорогой… И связь прервалась. Званцев почувствовал, как под свитером его рубашка прилипла к телу. Виктор Палыч еле заметно усмехнулся: – Ну, Адвокат, пойдем к твоей избраннице, а то она поди заждалась, тем более с дороги вы… Когда мужчины вышли из кабинета, Катя резко вскочила с дивана навстречу. «Ну что вы, Катенька, сидите», – запротивился было Антибиотик, но Катерина увидела, что ему было приятно. Виктор Палыч ласково глядел на Олега и Катю: ни дать ни взять – посаженый отец на свадьбе, а по совместительству – опекун-затейник. – Ну что, молодые люди, живите в радости. Отдохните чуток – и за работу. Работать надо, а не воевать! Любовь, она ведь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. А сейчас самое время дела делать… У Кати комок подступил к горлу, потому что именно эту фразу точно с такой же интонацией любил последний год повторять Вадим Петрович Гончаров. Вот так Катерина вернулась в Ленинград. Жить она стала у Олега – сначала Кате было слишком страшно ехать к матери, ну а потом… В первые дни после бегства из Москвы Олег возился с ней, как с заболевшим ребенком: никуда не отходил, кормил чуть ли не с ложечки, приволок в дом кучу разного фирменного шмотья, большая часть которого Катерине, естественно, не подошла – либо по размеру, либо по стилю. Жил Званцев теперь на Петроградской стороне в большой, но абсолютно неухоженной квартире. Поначалу, конечно, ни о каком сексе между ними не могло быть и речи – слишком силен был шок, пережитый Катей. Но мало-помалу природа начинала брать свое – им ведь было-то всего ничего, по двадцать пять лет. Однажды с утра Олег, одуревший от изнурительных ночных эротических видений, зашел в ванную (зашел в чем спал, а спать он еще в армии привык абсолютно голым), а там Катерина в таком же наряде – душ принимать собралась – стояла, вся выгнувшись, как кошка, и хлопала глазами… Короче, душ они уже потом приняли вместе и совершенно не торопились выбираться из ванной, игнорируя надрывавшийся в прихожей телефон. В реальный мир, правда, вернуться все-таки пришлось, когда кто-то забарабанил по входной двери с явным намерением ее в конце концов высадить. Олег чертыхнулся, оторвался от мокрой стонущей Катерины и, намотав полотенце вокруг бедер, побежал открывать дверь, прихватив по привычке с тумбочки в прихожей свой ТТ. На лестничной площадке стояли встревоженные Танцор с Доктором. Подозрительно оглядев Олега (а видок у него был, прямо скажем, странноватый – голый, мокрый, с абсолютно глупой и счастливой улыбкой и с пистолетом в руке), Доктор спросил: – Адвокат, ты в порядке? У нас же стрелка сегодня с Ваней Витебским. Мы тебе звоним, стучим… Стряслось что? Олег вытер рукой лоб и, не приглашая Танцора с Доктором в квартиру, ответил: – Я это… приболел малость. Смотайтесь сами, поговорите… Ты же в курсе проблемы? А мне отлежаться надо. И он захлопнул дверь перед обалдевшими братками, которые только покрутили головами, постояли в недоумении и потопали вниз по лестнице под аккомпанемент страстных стонов, слышных даже через двери… Так они и зажили. На этот раз у Катерины не было никаких иллюзий относительно «работы» Олега. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что он был бандитом или, как тогда говорили, рэкетиром. Впрочем, говорили об этом тогда, в 1988 году, еще мало… О Сергее они условились не вспоминать. Они знали, что Челищев работает в прокуратуре, и не хотели ломать ему жизнь своим появлением из прошлого. Антибиотик постоянно искал новые контакты в правоохранительных органах, спрашивал Званцева и Катерину об их бывших однокурсниках, но они отговаривались тем, что связи все утратили – слишком давно, мол, все это было. Виктор Палыч намекал, что для пользы дела связи-то можно было бы и возобновить, особенно если кто-то уже вырос, но сильно на Олега с Катей до поры не давил, так – посмеивался… А они твердо решили про Сергея не рассказывать. – Пусть лучше Серега считает, что я погиб, а ты в Москве, – сказал как-то ночью в постели Олег жене на ухо. Катерина ничего не ответила, только с внезапной неприязнью оттолкнула руку Олега. Они оформили брак лишь осенью 1991 года, когда Олег буквально припер Катерину к стенке, надоедая ей своими требованиями «оформить отношения, как у людей». Катя стала настоящим наркотиком для Званцева, он страшно ревновал ее и баловал, а она… Она вертела им, как хотела, и он, похоже, почти не догадывался об этом. Катерина стала его настоящим ангелом-хранителем. Она гораздо лучше его разбиралась в интригах теневого мира и была полностью в курсе всех дел команды Адвоката. В свое время Вадим научил ее играть по правилам «команды мастеров», а уровень Званцева на момент Катиного возвращения в Петербург еле-еле дотягивал до «первой лиги». Катя давала советы Олегу осторожно, так, чтобы не насторожить Антибиотика, который, как быстро поняла Катерина, любил управлять людьми втемную и не терпел рядом с собой игроков одного с собой класса. Катя старалась повысить и уровень общей культуры Званцева, буквально заставила его читать книги, таскала по выставкам и театрам. Братва посмеивалась над переменами в образе жизни Адвоката, но лишь за его спиной, потому что заводился Олег моментально, особенно если улавливал хоть малейший намек на насмешку над Катериной. А заводки Адвоката могли кончиться для шутников очень печально, и все это хорошо знали, благо пара прецедентов, как говорится, имела место быть… Катя, впрочем, быстро сама «вошла в авторитет», потому что не раз и не два уберегла Званцева и его братков от реальной опасности там, где ее даже не видели… Братва привыкла называть Катю Катериной Дмитриевной, хотя многие из боевиков Адвоката были старше его самого и его красавицы жены. Привык Званцев слушаться Катю, и все у него шло хорошо, богател он, «поднимались» и его люди, но… В начале 1992 года Антибиотик «подвинул тему», связанную с загадочным препаратом, который назывался альфа-фетапротеином. Был якобы этот препарат каким-то чудодейственным лекарством от рака или необходимым элементом для этого. На Западе синтез альфа-фетапротеина был затруднен тем обстоятельством, что для его производства требовалась кровь эмбриональных младенцев (то есть, грубо говоря, выкидышей или абортных эмбрионов). Законодательства большинства западных стран запрещали использовать массу даже мертвых эмбрионов для легального синтеза лекарств. Ну а в России такого добра было навалом, особенно в первые голодные и трудные девяностые годы. Нашелся и химик-самоучка, который открыл какой-то совершенно уникальный метод синтеза. «Протеиновая лихорадка» захлестнула Ленинград. За препаратом и ученым-химиком гонялись чуть ли не все городские группировки, большие люди из милиции и УМБР25 УМБР – Управление министерства безопасности России. [Закрыть], серьезные дяди из мэрии. Слишком высока была цена. Речь шла о миллионах долларов. Вписался в эту гонку и Антибиотик, пристегнув к ней Олега. Как могла, Катерина отговаривала его от участия в этой странной истории. Чувствовалось, что слишком много игроков бежит за мячом. Да, видно, надежда на близкие легкие миллионы затмила Званцеву глаза. Через два дня после удачных, как посчитал Олег, переговоров с химиком Адвоката и почти всех его ближайших братков задержало ОРБ, обвинив в вымогательстве. Петербургская прокуратура избрала для Званцева и его коллег меру пресечения – содержание под стражей. Катя осталась одна. Нет, конечно, всю группировку ОРБ не смогло взять, а уж тем более не смогли они добраться до Антибиотика. ОРБ срубило верхушку, на свободе остались одни быки да чудом избежавшие ареста Доктор с Танцором. Все дела упали на Катины плечи. Антибиотик при встречах, конечно, предлагал помощь, но Катя отказывалась, говорила, что справится, а Виктор Палыч поглядывал на нее хитро и посмеивался. Изучал ее Антибиотик, тестировал, реакцию снимал, и неприятно было Кате ощущать это изучение. Связь с сидящим в «Крестах» Олегом была постоянной и устойчивой, но все равно находящийся в камере Адвокат был совсем не то, что Адвокат на свободе: Катерина чувствовала уже направленные на «объекты» группировки Олега волчьи взгляды конкурентов. Да и глаза Антибиотика стали ей нравиться все меньше и меньше. Кате срочно нужна была умная поддержка, а не просто тупая преданность «братков». И в этот момент Олег передал из «Крестов», что встретил там Челищева. iknigi.net
|